Лусиа Берлин - Руководство для домработниц (сборник)

Да ничего не произойдет. И вообще рассказ пока не готов. Но я надеюсь набросать легкими штрихами столь достоверный портрет этой женщины, что вы волей-неволей начнете ей сочувствовать.

Почти все писатели берут реквизит и декорации из собственной жизни. Например, моя Генриетта каждый вечер съедает свой скудный, жалкий ужин, подстелив под тарелку синюю пластиковую салфетку, орудуя красивыми увесистыми столовыми приборами – итальянскими, из нержавеющей стали. Деталь странная и, казалось бы, нелогичная, потому что эта женщина старается даже бумажные полотенца покупать со скидкой, зато возбуждает в читателе любопытство. По крайней мере надеюсь, что возбуждает. Пожалуй, в рассказе я не стану давать никаких объяснений. Я сама пользуюсь за столом такими изысканными приборами. В прошлом году заказала шесть штук по рождественскому каталогу МoМА [37] МоМА – Нью-Йоркский музей современного искусства. . Аж за сто долларов, но я сочла, что затраты себя оправдают. У меня шесть тарелок и шесть стульев. А вот возьму да приглашу гостей на обед, подумала я. Но оказалось, сто долларов – это за шесть предметов. Две вилки, два ножа, две ложки. Комплект на одну персону. Я постеснялась возвращать покупку, подумала: ну ладно, может быть, через год закажу еще комплект.

Генриетта ест своими красивыми вилками-ложками и пьет из фужера минеральную воду “Калистога”. Перед ней – салат в деревянной миске и какой-нибудь разогретый полуфабрикат бренда “Тонкая талия” на мелкой тарелке. За ужином она читает раздел “По странам и континентам”, где все заметки написаны от первого лица и, такое ощущение, одним и тем же автором.

Скорей бы понедельник, думает Генриетта. Она влюблена в доктора Б., нефролога. Многие медсестры и секретарши влюблены в “своих” врачей. Синдром Деллы Стрит [38] Делла Стрит – секретарша адвоката Перри Мейсона в цикле детективных романов Э.С. Гарднера. , так сказать.

Доктор Б. списан с нефролога, у которого я когда-то работала. Я-то определенно не была в него влюблена. Иногда говорила в шутку, что у нас высокие отношения, переходящие из любви в ненависть и обратно. Он возбуждал столь непреодолимую ненависть, что я невольно вспоминала, до чего порой доводит любовь.

Но Ширли, на чье место я пришла, все-таки была в него влюблена. Она показала мне все, что надарила ему на дни рождения. Горшок с плющом на медной подставке в виде велосипеда. Зеркало с нарисованной коалой. Набор авторучек. Она сказала, что он был в восторге от всех ее подарков, кроме велосипедного сиденья из мохнатой овчины. Сиденье пришлось обменять на велосипедные перчатки.

В моем рассказе доктор Б. насмехается над Генриеттой из-за такого сиденья, язвит, беспощадно глумится – что-что, а это он отлично умел. Собственно, это будет кульминация рассказа: до Генриетты дойдет, как он ее презирает, как жалко выглядит ее любовь.

Выйдя на работу, я в первый же день заказала одноразовые халаты. Ширли предпочитала хлопчатобумажные: “Голубые в клеточку – мальчикам, розовые с розочками – девочкам”. (Почти все наши пациенты были так дряхлы, что не могли шагу ступить без ходунков.) Каждую пятницу она затаскивала в автобус и везла домой баулы с грязным бельем, и не только сама все стирала, но еще и крахмалила, и гладила. На мою Генриетту я тоже взвалила эту обязанность: гладит она по воскресеньям, после уборки в квартире.

Естественно, в рассказе я много пишу про привычки Генриетты. Привычки… Сами по себе – вроде и не такие уж страшные, но до чего же долговечные. Год за годом, каждую субботу.

Каждое воскресенье Генриетта читает развлекательное приложение к “Кроникл”. Сначала – гороскоп, он всегда на 16-й странице: у газеты тоже свои привычки. Обычно звезды пророчат Генриетте что-нибудь пикантное: “Полнолуние, мои соблазнительные Скорпионы, и вы знаете, что это значит! Готовьтесь воспылать!”

По воскресеньям, после уборки и глажки, Генриетта готовит на ужин что-нибудь особенное. Корнуэльский цыпленок. Фарширован кулинарной смесью “Суперкулинар”. Подается с клюквенным соусом. Горошек в белом соусе. На десерт – шоколадка “Твоя навеки”.

Вымоет посуду – и смотрит “60 минут”. Не потому, что ей так уж интересна передача. Нет, ей нравятся ведущие. Дайана Сойер – такая воспитанная, такая хорошенькая, а все мужчины солидные, надежные и душой болеют за страну. Генриетте нравится, когда они встревоженно качают головой или, если сюжет смешной, улыбаются и качают головой. А больше всего нравится циферблат крупным планом. Минутная стрелка и тик-так-тик-так – голос времени.

После этого Генриетта смотрит “Она написала убийство”. Сериал ей не нравится, но в этот час все равно больше нечего смотреть.

Описание воскресенья дается мне с трудом. Как передать эту томительную опустошенность – ощущение от воскресных дней? Почты нет, далекие газонокосилки, безысходность.

И еще… как описать нетерпение Генриетты: скорей бы утро понедельника? “Тр-р-тр-р” – педали его велосипеда, и одно-единственное “щелк” – замок на двери кабинета: доктор запирается, чтобы переодеться в голубой рабочий костюм.

– Ну как, хорошо провели выходные? – спрашивает она. Он никогда не отвечает. Никогда не здоровается, никогда не прощается.

По вечерам она распахивает перед ним дверь, когда он выкатывает велосипед наружу.

– До свидания! Всех благ! – улыбается она.

– Каких еще благ? В вашем понимании или в моем? Ради бога, забудьте это выражение.

Но, как бы мерзко он себя ни вел, Генриетта верит, что между ними протянулась ниточка. У него косолапость, и он сильно хромает, а у нее сколиоз – искривление позвоночника. Строго говоря, она горбунья. Она стыдлива и робка, но понимает, откуда в нем эта ершистость. Однажды он ей сказал, что у нее есть оба качества, необходимые медсестре: “раболепие и глупость”.

После сериала Генриетта принимает ванну, балует себя бомбочками для ванны с ароматом разнотравья.

А потом, натирая руки и щеки лосьоном, смотрит новости. Ставит чайник. Ей нравится прогноз погоды. Маленькие солнышки над Небраской и Северной Дакотой. Тучи с дождем над Флоридой и Луизианой.

Она лежит в постели, прихлебывая травяной настой “Засоня”. Жалеет, что вышло из строя старое электрическое одеяло с переключателем “нагрев слабый – умеренный – сильный”. Новое рекламировалось под слоганом “Ваше умное электроодеяло”. Оно знает, что сейчас не холодно, и отказывается нагреваться. Как же Генриетте хочется, чтобы оно нагрелось, хочется тепла. Одеяло само себя перемудрило! Она хохочет. В тесной комнате этот звук может вызвать оторопь.

Она выключает телевизор и допивает маленькими глотками настой, слыша, как автомобили заезжают на бензоколонку “Арко” напротив ее дома, а потом отъезжают. Иногда какой-нибудь, скрипя тормозами, останавливается у телефонной будки. Хлопает дверца, и вскоре машина уносится прочь. Слышно, как к телефонам опять кто-то подъезжает, медленно. Из машины гремит джаз. Генриетта выключает свет, приподнимает – самую чуточку – жалюзи над своей кроватью. Окно запотело. Из автомобильного радиоприемника звучит Лестер Янг. Мужчина в телефонной будке прижимает трубку подбородком. Утирает лоб носовым платком. Я, упершись локтями в холодный подоконник, наблюдаю. Слушаю сладкий саксофон: “Платье в горошек и лучик луны” [39] Песня Джимми Ван Хойзена на стихи Джонни Бёрка, один из самых популярных джазовых стандартов. . На запотевшем стекле пишу одно-единственное слово. Какое? Свое имя? Имя мужчины? “Генриетта”? “Люблю”? Неважно – я все равно торопливо стираю это слово, пока никто не заметил.