Аманда Проуз - День красных маков

– Салон красоты «Ножницы», с вами говорит его владелица Кристина. Чем могу быть полезна?

Каждый раз, слыша эту фразу, Поппи ёжилась. Неизменно ёжилась, хотя должна была давно уже привыкнуть. Кристина отвечала на звонки до десяти раз в день. Работая в «Ножницах» шесть лет, в среднем триста тринадцать дней в году, Поппи могла отпраздновать юбилей в восемнадцать тысяч съёживаний.

– Поппиэтотебя! – взревела Кристина, и этот рёв перекрыл шум машин. Стало ясно – на другом конце провода не клиент. Поппи побрела обратно в салон. Нежный голос её начальницы слышала вся улица и, должно быть, добрая половина соседней. Женщина, которую обслуживала Поппи, углубилась в журнал, из её причёски торчали шпильки. Вряд ли она заметила отсутствие парикмахера; должно быть, задремала, ссутулившись. Или умерла. Кристина, сунув Поппи трубку, указала накрашенным ногтем на клиентку: «Поживее!» Поппи не обратила на начальницу внимания. Порой так было лучше для них обеих. Ещё не слыша голоса в трубке, Поппи уже знала – это сержант Гисби.

Повисла тишина. Словно оба в молчаливом танце скользили вокруг главного вопроса, всячески стараясь его обойти.

– Как вы там, Поппи?

– Я…

Она не находила слов, чтобы ответить на простой вопрос сержанта. Как она здесь? Поппи читала со скоростью четырнадцатилетней, когда ей было всего шесть, и словарный запас у неё был потрясающий – так гласил отчёт об учебной успеваемости. Но сейчас у неё не было слов. Она не знала, как описать свои чувства.

– …хорошо.

– Замечательно. Рад, что вы держитесь. Боюсь, пока никаких новостей, но я хотел бы зайти к вам после работы. Вам удобно?

Удобно? Не то чтобы у неё были другие планы, а если бы и были – разве могли они значить хотя бы половину того, о чём он мог ей рассказать? Скажем, о том, жив её муж или мё… мё… или нет.

– Отлично, Роб. Я буду дома после шести.

– Роб? – оживилась Кристина. – После шести? А что, интересно, сказал бы Март о джентльменах, навещающих тебя после шести, пока он бог знает где сражается за страну?

Всю эту речь она выпалила на одном дыхании. Она часто говорила, не переводя дух, словно время было ограничено счётчиком. Поппи посмотрела ей прямо в глаза.

– Что сказал бы Март? Хмм… думаю, он сказал бы – слава богу, что моя Поппи не такая, как Кристина, и не лезет в первые попавшиеся брюки, стоит мужу отвернуться.

– Ну, Поппи, детка, я же просто шучу! – Она постучала острыми когтями по тоненькой девичьей руке, по-девчачьи захихикав. Поппи с каменным лицом по-прежнему смотрела ей в глаза.

– Я тоже.

Кристина предпочла проглотить эту ложь. Обе были рады, что разговор закончился.

Это был очень долгий день. Поппи сидела на диване в темноте. Тихий сумрак позволял ей сосредоточиться на своих мыслях. Она вновь прокрутила в голове пятисекундное видение, постаралась посмотреть по сторонам, как можно больше услышать, как можно больше почувствовать. Больше ничего она не могла сделать, но ей хватало и этого. Не особенно нуждаясь в общении, она всё же порой испытывала потребность поговорить – на этот случай существовала Дженна. Девочки дружили с начальной школы, были похожи даже их лица и голоса. Подруга заменяла Поппи семью – да что уж там, Дженна и была для неё семьёй. Она всегда была рядом, когда дела у Поппи шли плохо, помогала ей, как могут помочь дети. Дженна была рядом и теперь, не потому что Поппи была настолько беспомощна, что нуждалась в постоянной заботе и внимании. Нет, Дженна Поппи не опекала, а лишь заботилась о ней, понимая, с чем подруге приходится сталкиваться день за днём. А Поппи, в свою очередь, хотелось пообщаться с кем-нибудь, у кого совсем другой жизненный опыт. Например, у кого есть мама – ха! Или папа – Поппи всегда мечтала поговорить со своим папой. Учитывая, что они никогда не виделись, он мог бы прочитать ей интересную речь при вступлении в должность отца. Биологическим отцом Поппи был так называемый Безнадёжный. Много лет она считала, что Безнадёжные – представители какой-нибудь дурацкой секты вроде Свидетелей-Как-Его-Там или Братии-Чёрт-Знает-Кого, которые вечно шатаются по главной улице, увешанные шарфами и детьми, слишком большими, чтобы возить их в колясках. Поппи было очень интересно, в чём же особенности его религии. Например, у евреев есть Шабат, а мормоны не празднуют Рождество, да мало ли кто что придумал. Поппи полагала, что религия отца запрещает любое общение с дочерьми, может быть, только внебрачными, может быть, дело в другом, но только вот она никогда его не видела, не получала от него никаких известий и за всю жизнь не удостоилась ни одной поздравительной открытки. Когда Поппи спрашивала о нём у матери, та говорила: «Твой отец? Ты его, хоть усрись, не узнаешь, да и я тоже». Очень мило. Поппи нравилось думать, что он – таинственная личность, сектант. Она даже выучила гимн «Вперёд, солдаты-христиане», чтобы, если когда-нибудь отправится к отцу жить, не показаться ему совсем необразованной. Перед сном она представляла себе, как это случится. Он, конечно, живёт в большом храме; она зайдёт туда, а отец спросит: «Ты ходишь в церковь, Поппи?», и она ответит: «Только в Рождество и на Праздник урожая, но зато я знаю отличный гимн», а потом воздаст эту мелодичную хвалу небесам, и готово! Вот она и полноправный член секты шарфоносцев. Отец с гордостью обнимет Поппи и скажет: «Я люблю свою дочь, хоть она и незаконная и знает только один гимн»… как-то так. Одно из самых ранних воспоминаний Поппи – Джеки Синклер в порыве злости вопит на детской площадке: «…потому что у тебя нет папы!» Она плевалась ненавистью, и эти грязные слова заразили Поппи страшной болезнью. Джеки винила в этом Поппи, будто она сделала что-то нехорошее, куда-то подевала бесценного члена семьи. Тогда Поппи во весь голос закричала: «У меня есть папа, Джеки Синклер, просто мы не можем видеться! Ему не позволяет религия! Он – Безнадёжный!»

Волна смеха пронеслась от извилистого лабиринта в форме змеи до туалета девочек из средней школы. Поппи бросило в жар и пот, сердце бешено заколотилось и затряслось в груди. Она не понимала, почему они смеются, и хотела только одного – чтобы замолчали наконец. Закручивая одну ногу вокруг другой, она мечтала спрятаться в свой изношенный ботинок, мечтала исчезнуть.

Мартин Термит не смеялся. Он отвёл Поппи в сторону, крепко обнял, а потом вынул из глубоких карманов две покрытых катышками ворса банки тягучей кока-колы. Мартин сказал Поппи – не стоит рассказывать людям, что твой отец Безнадёжный. Она ответила, что так оно и есть, что у него такая вера. Мартин покачал головой и сказал, никакая это не вера, а просто её отец никчёмный неудачник, но расстраиваться из-за этого не надо, потому что его отец – такой же никчёмный неудачник. Мартин предложил держаться вместе. Она попробовала кислую колу на язык. Договорились.