Роушин Мини - То, что нас объединяет

И тут за спиной у нее с легким шумом прокатил велосипед. Хелен даже не оглянулась, поджидая момента, когда вновь останется одна. Но ей не повезло: краем уха она услышала скрип тормозов, а затем и звонкий стук каблучков. Кто бы там ни был, но он явно шел в ее направлении.

Самое забавное, что та женщина наверняка считала, будто это она спасла Хелен жизнь. Ей оставалось только поздравлять себя с тем, что благодаря ее вмешательству такая чудачка, как Хелен, не прыгнула с моста. Откуда ей было знать, что Хелен в действительности спасла – или обрекла на жизнь – ее собственная трусость?

Вот и с шарфом пришлось проститься раз и навсегда. Разве могла она унизиться до того, чтобы забрать его назад? Гордость оказалась сильнее здравого смысла. Дорогой шарф, который Кормак подарил ей на годовщину свадьбы, достался какой-то незнакомке. Еще один удар ко всем ее горестям.

В магазинчике рядом с заправкой она купила два безумно дорогих банана и пакетик жевательных конфет. Бананы она съела сама, пока добиралась до дома родителей. Припарковав машину у кованых ворот двухэтажного особняка, Хелен неспешно подкрасила губы.

Она прекрасно знала, что на вторую попытку ее не хватит. Она и так подошла к самому краю, а затем отшатнулась назад. Увы, но ей недоставало той силы воли, которая требовалась для решающего шага. Мысль об этом не принесла облегчения. Напротив, ей стало только хуже, когда она поняла, что сбежать не удастся.

Уж не Элис ли послужила причиной ее сегодняшней неудачи? Может, невзирая на смешанные чувства, которые она испытывала к дочери, между ними по-прежнему существовала какая-то глубинная связь? И это она не дала Хелен преждевременно уйти из жизни. Мысль о родителях точно не удержала бы ее на краю.

На улице все еще лил дождь. Поплотнее закутавшись в кожаное пальто Кормака, Хелен поспешила к главному входу.

– Почему так поздно? – спросила мать, открывая ей дверь. – Ты же сказала, что вернешься в пять. Нам пришлось уложить ее спать.

– У меня кончился бензин.

Не задерживаясь, Хелен прошла в просторный коридор с вешалкой из орехового дерева. По пути она обогнула мраморный столик, служивший подставкой для элегантного телефона и ключей от отцовского «роллс-ройса». Они и сейчас лежали здесь, на его кожаных перчатках.

– Знаешь, – сказала мать, касаясь нитки жемчуга у себя на шее, – это пальто смотрится на тебе просто ужасно.

Хелен зашагала вверх по лестнице.

– Элис в моей комнате?

– Хелен, девочка спит . Ты же не можешь тащить ее на такой холод – это нечестно по отношению к ребенку.

А разве честно, что ребенок остался без отца? Разве честно, что родная мать девочки время от времени задается вопросом, не придушить ли ее подушкой?

– Ничего страшного, она может поспать и в машине. А если проснется, дам ей жевательных конфет.

Мать тяжко вздохнула у нее за спиной, однако спорить больше не стала. Пожалуй, это было единственным плюсом в ее ситуации: когда ты овдовела в тридцать два, окружающим так или иначе приходится быть снисходительнее. Они вынуждены уступать – хотя бы и на время.

Распахнув дверь в свою старую спальню, Хелен прошла по толстому ковру к постели, где спала дочь. Элис лежала на спине, слегка повернув голову в сторону окна. Того самого, у которого Хелен часто покуривала подростком – разумеется, втайне от родителей.

Первым делом она подхватила маленькие черные ботинки и только потом подняла на руки Элис – комочек, закутанный в шерстяное одеяло. Та что-то недовольно пробурчала, но Хелен, не обращая внимания на ее протесты, вышла из спальни и поспешила к лестнице.

Внизу уже стоял ее отец.

– Я возьму девочку, – сказал он, протягивая руки. Матери поблизости не было. Должно быть, сидит, надувшись, у себя в гостиной.

По крайней мере хоть тут с ней не будут спорить. Хелен передала ему дочку и первой направилась к машине. Элис уложили на заднее сиденье, плотно закутав теплым одеялом. Отец Хелен тихонько прикрыл дверцу, после чего подошел к месту водителя.

– Ты уже думала о том, чем собираешься заняться? – спросил он, придерживая рукой дверцу, чтобы дочь не успела ее захлопнуть. Следует инструкциям матери, догадалась Хелен. Три жалкие недели – вот все, что они отвели ей на траур по мужу.

– Заняться? – Хелен недовольно взглянула на отца.

– Я про работу. На что ты собираешься содержать Элис?

– Пока не думала, – ровным тоном ответила она. – Мне хватало других забот.

Отец вскинул руку, предупреждая любые возражения. Должно быть, точно также осаживал он в суде адвокатов и преступников, подумала Хелен.

– Я вовсе не утверждаю, что ты должна решить прямо сейчас, – заявил он. – Просто… мы с мамой хотели бы помочь тебе…

– Я знаю.

– Мы охотно присмотрим за Элис, если ты займешься поисками работы. Нам это будет только в радость.

– Знаю.

– А если весь вопрос в деньгах, и ты хочешь пройти обучение…

– Нет. Прости, папа, но мне нужно уложить Элис. – Хелен завела мотор, вынуждая отца отпустить дверцу. – Я позвоню вам, – глядя прямо перед собой, она выехала на дорогу и повернула налево. Гневным жестом откинула волосы с лица. Три жалкие недели.

Элис захныкала на заднем сиденье.

– Ш-ш, – сказала Хелен, даже не повернув головы.

Правда состояла в том, что ей действительно требовались деньги. Кормак был плохим добытчиком: жил он от выступления к выступлению, подрабатывая со своими ребятами в клубах и на танцплощадках, как другие группы того же уровня. От Хелен тоже было мало проку. И они то пили дорогой виски, заедая его нежнейшим бифштексом, то пытались наскрести немного мелочи на пинту молока. Не было у них ни страховки, ни сбережений.

Появление Элис заставило их немного одуматься, и тратить они стали с большей осмотрительностью. На смену бифштексам из говяжьей вырезки пришли свиные отбивные, а в холодильнике всегда хранился приличный запас молока. Кормак даже открыл небольшой счет на имя Элис, умудряясь перечислять туда каждый месяц крохотные суммы. У них по-прежнему случались загулы – когда выпадала возможность регулярных концертов или в случае заработка покрупнее. Но Хелен с Кормаком очень скоро убедились, что маленькие дети и похмелье – вещи несовместимые.

А потом произошло немыслимое, и Кормаку поставили этот ужасный диагноз. После этого деньги окончательно отошли на второй план. На протяжении нескольких месяцев Хелен жила одним днем. Она извлекала пятифунтовые банкноты из писем, отправленных сочувствующими родственниками, а при необходимости снимала кое-какие деньги с их мизерного счета. То, что откладывалось на обучение Элис, она старалась не трогать.

Нужда заставила ее продать даже те немногие украшения, которые у нее имелись. Стоили они мало, и принять их согласились только в одном ломбарде. В тот день Хелен рассталась со своими кольцами – свадебным и обручальным, с аметистовым ожерельем, доставшимся ей от бабушки, золотыми сережками, подаренными накануне свадьбы матерью Кормака, и серебряным кулоном – подарком бывшего ухажера.