Саймон Скэрроу - Непобежденный

– Я префект Квинт Лициний Катон.

Ответом было молчание. Пленник подошел ближе, пока не оказался на краю пятна света, в котором стоял Катон.

– Я тебя знаю. Тот ублюдок, что положил конец моей жизни в Британии.

– Имел такую честь.

– И, несомненно, тебя щедро наградят за это. Я знаю, как Рим нуждается в героях, особенно если новости из Британии – правда.

– И что же это за новости?

– О том, что вы потерпели сокрушительное поражение от рук моих союзников.

Катон задумался, не зная, что ответить, и пленник усмехнулся.

– Значит, правда. Значит, есть еще надежда у тех, кто мешает вам украсть наши земли.

– И откуда у тебя такие новости?

– Неужели ты думаешь, что ты первый меня в этой камере посещаешь? Первый римлянин, пришедший, чтобы позлорадствовать, глядя на побежденного вождя самого могущественного из племен Британии?

Каратак вышел на свет, и теперь Катон смог разглядеть его отчетливо. Перемена, произошедшая с величественным воином, которого он видел менее года назад, оказалась ужасающей. Месяцы, проведенные в грязной тюрьме, наградили Каратака длинными грязными волосами и потускневшей кожей, а когда-то изящно вытканная одежда вождя кельтов превратилась в лохмотья. Недостаток движения и еды лишили его прекрасного тела тренированного воина, и теперь он был похож на одного из полуголодных нищих, ночующих в сточных канавах Рима. На его руках были кандалы, и кожа на его запястьях стерлась, на ней виднелись корки засохшей крови и язвы. Катона невольно охватила жалость к своему бывшему противнику. Равно как и стыд. Стыд за то, что он тоже повинен в нынешнем жалком состоянии Каратака. Он защищал свой народ, и Катон поступил бы точно так же, если бы они вдруг поменялись местами.

Король мрачно улыбнулся.

– Так заканчивается величие, а? Горе побежденным.

– Мне очень жаль видеть тебя таким, честно.

Король бриттов окинул посетителя взглядом и кивнул.

– Я тебе верю… жаль, префект Катон, что мы оказались врагами. Будь все иначе, я был бы рад иметь такого друга, как ты.

– Сочту за комплимент.

– Имеешь право. Не слишком много в этом мире людей, которых я уважаю.

Каратак показал на несколько пустых ведер для нечистот, стоящих у двери камеры.

– Присаживайся, префект. Боюсь, лучшей мебели я не могу тебе предложить.

Они печально улыбнулись друг другу, и Катон перевернул два ведра, ставя их на пол в качестве табуретов. Они уселись напротив друг друга. Цепь, соединяющая кандалы на руках, была достаточно короткой, и Каратаку пришлось положить руки на колени. Он принялся осторожно поглаживать язвы, стараясь унять зуд.

– По крайней мере, уже немного осталось. Еще несколько часов, и они выведут меня отсюда вместе с моей родней. Потащат по улицам к месту казни. Мне сказали, что нас удушат.

Катон кивнул.

– Таков обычай.

– Надеюсь, все случится быстро. Не за себя беспокоюсь. За мою жену и детей… хотел бы я, чтобы нам позволили быть вместе здесь, но мне даже в этом отказали. По крайней мере, сможем друг с другом попрощаться.

– Так и будет, повелитель.

– Повелитель? – переспросил Каратак, удивленно поднимая брови, скрытые грязными волосами. – Очень давно никто не обращался ко мне столь почтительно. Благодарю тебя… не знаешь, они казнят меня первым или последним?

– Оставят тебя напоследок.

Каратак вздохнул.

– Жаль. Я надеялся, что меня избавят от необходимости видеть, как мою семью предают смерти. Но, полагаю, твой император намерен причинить мне максимум боли и унижения. В этом он ничем не лучше тех ублюдков с черными сердцами, друидов из секты Темной Луны.

Катон удивился.

– Я думал, они тебе союзники?

– Союзники? Нет, скорее враги моих врагов. Если бы вы не вторглись, мне бы самому пришлось с ними разбираться со временем. Они оказывают нездоровое влияние на некоторые племена. Кровожадные фанатики, больше никто, – вот кто они такие. Малое утешение лишь в том, что Рим отправит их в могилу следом за мной.

– Надеюсь на это, повелитель, – искренне сказал Катон. Ему самому доводилось сталкиваться с последователями секты, он хорошо знал, какой ужас они наводили на римлян, своих врагов, как и на остальных, кто осмеливался перечить их воле. Хорошо, что Каратак разделяет его чувства по отношению к друидам. Как жаль все-таки.

Катон наклонился поближе к королю бриттов и заговорил тише:

– Есть альтернатива тому, чтобы быть казненным, повелитель. Ты можешь избавить свою семью и себя от казни.

– Правда? И как же это?

Каратак поднял руки, и железная цепь резко зазвенела.

– Полагаю, речь не идет о бегстве. Даже если мы освободимся от цепей и выберемся из этих камер, думаю, будет чрезвычайно сложно пробраться незамеченными по улицам Рима.

– О побеге я не думал.

– Да? Тогда о чем ты думал, префект?

– Когда шествие окончится, перед казнью тебя и твою семью приведут к императору, который огласит приговор. И у тебя будет шанс просить его милости, повелитель.

– Я не стану умолять своего врага пощадить мою жизнь, – ответил Каратак и фыркнул. – Никогда. Не собираюсь бесчестить себя перед твоим императором и твоим народом. Лучше я умру.

– Тогда ты умрешь. Как умрут и твои братья, жена и дети.

– Да будет так, – сказал Каратак, яростно глядя на Катона.

– Но не обязательно, чтобы так случилось. Вы все можете остаться в живых.

– Если я буду умолять оставить нам жизнь.

– Это так.

– А что, если Клавдий все равно прикажет казнить нас? Тогда мы умрем как трусы. Не откажешь же ты мне и моему роду в достойной смерти?

– В той смерти, которую вам уготовали, нет ничего достойного, – сказал Катон, качая головой. – Это просто смерть. Твоя. Твоей семьи. Но всегда остается шанс жить, если ты им воспользуешься.

– Умолять о нем, ты хочешь сказать.

Катон разочарованно вздохнул.

– Это всего лишь слова, повелитель. Разные слова. У такого человека, как ты, хватит мудрости найти способ обратиться к моему императору, сыграть на его тщеславии и чувстве милосердия. Заставить его уважать тебя. Заставить его понять, что для него больше чести оставить тебя в живых, чем умертвить. Это возможно. Я бы предпочел, чтобы ты в мире провел остаток своих дней, а не был удавлен, будто пес, на потеху черни.

Искренность слов Катона поразила Каратака, и он сверкнул глазами, глядя на римлянина. Сделал глубокий вдох и выдохнул, опуская плечи.

– Я устал от жизни, префект. Смерть будет лишь освобождением из этой мрачной дыры, куда меня бросили. Я готов к смерти.

– Мне жаль слышать это.

– Буду тебе благодарен, если ты меня оставишь. Я бы хотел приготовиться к смерти. Я буду собран и подам должный пример моим родным. Уходи, прошу.

Катон хотел в последний раз попытаться убедить своего бывшего противника, но передумал. Каратак прав. Его право выбирать, как ему умирать. И Катон встал. Склонив голову в знак прощания, он повернулся и постучал в дверь камеры.