Никола Скотт - Секрет моей матери

– О, пап, я же не исчезну из этого мира. Буду приходить к вам в гости. Вскоре ты будешь жалеть, что не забрал у меня ключи от дома, – сказала я и отвела взгляд.

Сливки и кусок скона застряли у меня в горле, потому что ком, появившийся там сегодня днем, отказывался исчезать.

– Это совсем другое, – произнес отец и вздохнул. – Время течет слишком быстро. Приходится хвататься за него обеими руками. Точно так же, как и за красавицу дочь, которая уходит из дому, чтобы пережить чудесные приключения, выпекая сконы, и, возможно, будет регулярно заходить к нам в гости, чтобы сыграть в шахматы и принести образцы своей работы. – Его смех прозвучал фальшиво, как будто отец старательно прочищал горло.

– Я горжусь тобой, – вдруг сказал он.

– Правда? – Я удивилась и почувствовала, что очень тронута. – О, господи, спасибо, пап!

Моего отца нельзя назвать человеком, склонным к бурному проявлению чувств, однако в тот момент он кивнул, словно для того, чтобы я могла убедиться: он меня услышал.

– Да, очень горжусь. У тебя все получается, и я уверен, что так будет и дальше. Просто иди и…

– Достань луну с неба? – с горечью произнесла я, с трудом сдерживаясь, чтобы не посмотреть на потолок. В это время в комнате наверху сидела моя мать, склонившись над рукописью…

– Иди и развлекайся, – вместо этого решительно проговорил отец. – Следуй за мечтой. Что там пишут на этих дурацких поздравительных открытках? Проживи свою жизнь как следует, «capre diem [10] Лови момент ( лат. ). ( Примеч. пер. ) » и все такое.

– Что ж, ладно… – сбивчиво ответила я. – Но мама… я хочу сказать, она даже не спустилась…

Я не договорила. За все эти годы, проведенные под одной крышей с матерью, я даже не могла пожаловаться отцу на наши с ней отношения, потому что он неизбежно принимал ее сторону, не желая слушать ни единого упрека в ее адрес. Как правило, он начинал волноваться и иногда просил меня «быть добрее». Я была уверена, что он и сейчас переведет разговор в другое русло, и каково же было мое удивление, когда он произнес:

– Ей очень тяжело. Я знаю, что это выглядит иначе; кажется, будто она замкнулась или ей все равно. Но поверь мне, Эдди, прошу тебя, просто поверь мне на слово: это не так. Ей очень тяжело.

– Ты хочешь сказать, я должна смириться с тем, что не соответствую ее стандартам? – с горечью спросила я. – Наверное, мама очень разочарована тем, что я поступила в школу пекарей, раз даже не спустилась, чтобы со мной поужинать. Она не подходила ко мне все лето.

– Ей тяжело смириться с твоим переездом, – отозвался отец. – Ты ее первый ребенок, особенный во многих отношениях, а теперь ты уезжаешь навсегда. Все уже не будет как прежде…

– Но она хочет , чтобы я уехала, хочет, чтобы я ушла из дома и вершила великие дела. Мама разочарована тем, что я не переезжаю в Нью-Йорк, как Эндрю, чтобы работать в каком-нибудь модном ресторане. Нет, вместо этого я остаюсь в безопасности, в Лондоне. Почему же тогда она огорчается, что я не буду жить в этом доме?

– Она действительно хочет, чтобы у тебя было большое будущее, но это не значит, что ее сердце не болит, когда ты уходишь из дома. Мама не может отпустить тебя, Эдди. Думаю, таким образом она пытается с тобой попрощаться.

– Но это же не прощание! – изумленно отозвалась я. – Я никуда не денусь…

– Знаю. Просто будь добрее к ней. Маме это нужно больше, чем когда бы то ни было, даже если она этого и не признает.

Отец выпрямил спину и, покачав головой, попытался добродушно рассмеяться, словно чтобы показать мне: эта часть разговора позади.

– Но главное, чтобы ты не забывала нас навещать. Мы будем играть в шахматы и готовить голубичные сконы, Эдди, и я буду самым счастливым отцом на свете.

На следующее утро он помог мне погрузить вещи в машину, стараясь не обращать внимания на закрытую дверь маминого кабинета и болтая со мной так, словно не было ничего необычного в том, что мать не вышла на порог, чтобы проводить свою дочь во взрослую жизнь. Однако когда мы уже собирались уезжать, она все же показалась в дверях. Под глазами у нее залегли круги, но в целом она была спокойна. Мама обняла меня, пожелала всего доброго, сказала, что надеется вскоре увидеться, и, когда я села в автомобиль и в последний раз оглянулась на дом, я увидела, что она стоит на крыльце, не машет рукой, а просто смотрит нам вслед со ступенек дома номер сорок два по Роуз-Хилл-роуд, и я задумалась, не привиделось ли мне все это: и разговор с отцом, и странные звуки за закрытой дверью кабинета моей матери.

Мама не может отпустить тебя … Но не было ли еще одной дочери, которую она отпустила ? Я нацелила нож на тесто. Может быть, мама не могла тогда отпустить меня, потому что отпустила вторую дочь, сразу после того, как мы родились?

Собрав тесто в плотный комок, я завернула его, чтобы оно остыло, а затем включила миксер. Когда желтки, перемешавшись с сахаром, стали светлее и начали пениться, я принялась думать об отце и его любви к сконам с голубикой, о его любви к моей матери, о его любви ко мне. Больше всего на свете мне хотелось поговорить с ним, хотелось, чтобы он сказал, что все это – нелепая ошибка, что все будет как прежде. Но он уже не был тем человеком, с которым мы играли в шахматы и ели сконы, тем, кто всегда и во всем находил смысл, и я знала, что не имею права взваливать на него такую ношу, не теперь, вскоре после годовщины смерти его жены; не раньше, чем я пойму, что все это значит.

Я медленно влила в желтки сливки и сахарную смесь, взбивая их точными движениями, как нас учили, пока они не стали стекать по венчику, подобно золотистому шелку, и закручиваться в водовороты вдоль краев миски. Опираясь на прохладную столешницу, я позволила привычным движениям убаюкать меня.

Прощание с любимыми – словно маленькая смерть, страшное и твердое зернышко черноты, притаившееся в твоем горле вместе с горем, запустением и заброшенностью, от которых невозможно избавиться.

Прощание с мамой было, наверное, одним из самых сложных действий в моей жизни, потому что я знала: когда я вернусь, все будет иначе. И пока мы садились в машину, ехали по Баф-роуд, покидали деревню и направлялись вглубь страны, я чувствовала оцепенение, ощущала себя оболочкой, как будто оставила все, что было у меня внутри, дома, у маминой постели, и поэтому почти не смотрела на пролетающую за окном зелень. В любой другой день мне было бы весело ехать на машине, ведь это случалось так редко, например, когда на праздники мы отправлялись в Лейк-дистрикт [11] Заповедник в Камберлендских горах на северо-западе Англии. . Но тогда со мной была моя мама, веселая и здоровая. Она показывала в окно на проносившиеся мимо пейзажи, выуживала сэндвичи из корзинки для пикника и придумывала игры, если я начинала скучать.