Эдвард Резерфорд - Дублин

– Это колодец Святого Марнока, – тихо произнес отец рядом с Орландо. – Твой брат Лоуренс утверждает, что когда-то он был языческим местом. До прихода святого Патрика, это точно. Лоуренс говорит, что такие вещи – всего лишь суеверия, недостойные веры. – Уолш вздохнул. – Может, он и прав. Но мне нравятся древние времена, Орландо. Я прихожу сюда как простой крестьянин, чтобы помолиться святому Марноку, когда у меня неприятности.

Святой Марнок. Один из десятков местных святых, почти забытых всеми, кроме здешних жителей, хотя иногда у них имелся свой день и источник или священное место, где их можно было вспомнить.

– Мне тоже нравятся давние времена, – сказал Орландо.

Он и вправду так чувствовал, тем более что это сближало его с отцом.

– Тогда ты можешь помолиться за свою сестру и попросить святого наставить ее на ум.

Подойдя к колодцу, Уолш опустился на колени и какое-то время молча молился. Орландо, также вставший на колени, ждал, пока не встанет отец, но как только Уолш поднялся, Орландо подошел к нему поближе, и, к удивлению мальчика, отец обнял его за плечи:

– Орландо, можешь мне пообещать кое-что?

– Да, отец.

– Обещай, что однажды ты женишься и обзаведешься детьми, что подаришь мне внуков.

– Да, отец. Обещаю. Если такова будет Божья воля.

– Будем надеяться на это, сын мой. – Он немного помолчал. – Поклянись мне здесь, у этого колодца, перед святым Марноком.

– Клянусь, отец. Перед святым Марноком.

– Хорошо. – Уолш кивнул самому себе, а потом, посмотрев на сына, улыбнулся. – Это хорошо, что ты поклялся. И мне бы хотелось, чтобы ты навсегда запомнил этот день, когда твой отец привел тебя к священному источнику Святого Марнока. Запомнишь этот день, Орландо?

– Да, отец.

– На всю жизнь. Идем.

И, продолжая обнимать сына за плечи, Уолш повел его по длинной тропе через дюны, на широкий песчаный берег. Как раз был отлив, и песок далеко ушел в море, мягко сверкавшее на солнце.

Справа от них берег уходил светлой полосой к Бен-Хоуту, чей горб высоко поднимался из воды. Перед ним приютился маленький островок Ирландс-Ай, как стоящий на якоре корабль. А вдали в другой стороне, в дымке северного горизонта, словно спали синие горы Морн, охранявшие Ульстер.

Орландо поднял голову и посмотрел на отца. Взгляд Мартина Уолша устремился в море, Уолш явно затерялся в собственных мыслях. Орландо опустил глаза на разбитую раковину, лежавшую у его ног. Облако прикрыло солнце, море погасло.

– Конец эпохи, Орландо… – Голос отца был едва слышен. Потом мальчик почувствовал, как пальцы отца слегка сжали его плечо. – Помни свое обещание.

В начале следующего года в Бордо стоял сырой, ветреный день. Именно в этот день Энн Уолш получила письмо от своего отца.

Моя дорогая дочь!

Ты должна подготовиться, потому что у меня самая печальная весть для тебя. Две недели назад Патрик Смит сел на торговый корабль в Корке, куда он прибыл неделей раньше. В то утро, когда они отплыли, погода была хорошей. Но ближе к вечеру поднялся сильный шторм, и он пригнал корабль назад к ирландскому побережью и выбросил на скалы. И к моему великому огорчению, должен тебе сообщить, что в этом крушении погибли все, кто был на борту.

Я знаю, моя дорогая Энн, как это печально должно быть для тебя, и могу только горевать вместе с тобой и повторять тебе, что всегда думаю о тебе.

Значит, все кончено. Ее любовь потеряна навсегда, без надежды на возвращение. Энн разрыдалась и плакала подряд несколько часов.

Но после первого всплеска горя пришел гнев. Не на отца, ведь не он это сделал, а на Лоуренса. Это он, с горечью думала Энн, это Лоуренс своим вмешательством и хитростью, своей самоуверенной убежденностью убил Патрика. Если бы не Лоуренс, Патрик ни за что не уехал бы, никогда не очутился бы в Корке, не утонул бы. И, забыв о слезах, в приступе боли и ярости, Энн прокляла своего брата и пожелала ему самому оказаться на месте Патрика и умереть.

Потом Энн бесцельно уставилась в окно, за которым лил дождь, и долго смотрела на стекавшие по стеклу капли и на серую мглу за ними, чувствуя бесконечное опустошение. Ей теперь было все равно, что будет с ней дальше.

Тадх О’Бирн всех обошел. Он это знал, потому что наблюдал.

– Очень много пили на этих поминках, – сообщил он жене. – Но я всех обошел. Я был первым. У меня голова такая – крепче крепкого.

– Верно, – согласилась жена. – Такая.

– Я гора! – провозгласил Тадх, хотя и ростом, и физической силой он не догонял большинство мужчин.

Его звали Тадх, или Тадк, как чаще писалось; самое обычное имя. Англичане частенько переделывали его в Тига, да и то произносили скорее как «Тайг».

– Было несколько Тадхов О’Бирнов, – говаривал он иногда. – Могущественные вожди!

И они действительно были такими. Проблема состояла в том, что сам Тадх вождем не был. А должен был быть, по крайней мере по его собственному мнению. Именно он.

А не Бриан О’Бирн.

Шестьдесят лет прошло с тех пор, как умер Шон О’Бирн из Ратконана, и ему наследовал его сын Шеймус. Однако когда дело дошло до избрания наследника Шеймуса, то его старший сын, по общему мнению собственной семьи и всех значительных людей в округе, был признан никудышным. И выбор клана пал на третьего из четверых сыновей Шеймуса, прекрасного парня, который тогда по ирландским законам и обычаям перебрался в Ратконан и представлял клан, когда то было необходимо. Бриан О’Бирн был внуком этого отличного парня. А Тадх О’Бирн – внуком никудышного.

Поминки были по отцу Бриана. Люди собрались не только из этой части гор Уиклоу, но и издалека: О’Тулы, О’Моры, Макмурхады и О’Келли. И конечно, О’Бирны: О’Бирны из Даунса, О’Бирны из Килтимона, О’Бирны из Баллинакора и Кнокраха; О’Бирны со всех частей гор Уиклоу. Все явились отдать последнюю дань уважения Тоирдхилбхаку О’Бирну из Ратконана и приветствовать его красивого молодого сына Бриана, наследника. И почти никто из них не обратил никакого внимания на Тадха О’Бирна, который, по общему мнению, был ничем.

– Ты только посмотри на это! – Тадх с такой горечью сосредоточился на молодом Бриане О’Бирне, что и знать не знал, слушает ли его жена. Да ему и все равно было. – Это же просто мальчишка! – насмехался он. – Мальчишка, который забрался в отцовскую кровать!

Пусть Бриану О’Бирну было всего двадцать лет, пусть он был высок, светловолос и красив, Тадх все равно гордился своей внешностью. Ему уже стукнуло тридцать четыре. Его темные волосы падали кольцами на плечи в традиционной ирландской манере. Для сегодняшнего случая он сменил обычную оранжевую льняную рубашку на белую, подпоясанную на талии, и набросил на плечи светлый шерстяной плащ. Многие мужчины были в темных камзолах из уважения к случаю, но Тадх никогда не имел камзола. И на большинстве мужчин были узкие штаны или шерстяные чулки, но, поскольку день был теплым, Тадх остался с голыми ногами, обувшись только в тяжелые броги – башмаки из недубленой кожи. Он вполне мог быть пастухом или рабочим.