Эдвард Резерфорд - Дублин

На остров присылали лордов-наместников, и одним из них доставало мудрости, а другим – нет. Это почти всегда были английские аристократы со звучными именами или титулами: Сент-Леджер, Сассекс, Сидни, Эссекс, Грей. И они всегда сталкивались с одними и теми же традиционными ирландскими проблемами: старинные английские семьи – Фицджеральды и Батлеры – продолжали завидовать друг другу; ирландские вожди не выносили королевского надзора: в Ульстере могущественные О’Нейлы до сих пор не забыли, что когда-то были верховными королями Ирландии. И все – да, все, включая преданных английских сквайров вроде Уолшей, – были только рады отправлять посланников к монарху, чтобы подорвать авторитет и власть лорда-наместника, если его решения им не нравились. Ведь наместники являлись сюда, чтобы превратить Ирландию во вторую Англию, а вовсе не для выгоды ирландцев. Вместе с ними явилась толпа искателей фортуны, так называемые новые англичане, жаждавшие получить землю. Некоторые из этих жуликов даже пытались утверждать, что происходят от давно забытых поселенцев Плантагенета и что у них есть право на ирландскую собственность.

И стоило ли удивляться, когда английские лорды-наместники обнаруживали, что Ирландия сопротивляется переменам, или новым налогам, или английским авантюристам, пытавшимся украсть землю? За время детства Мартина Уолша постоянно возникали бунты, особенно на юге, где Фицджеральды в Манстере ощущали угрозу. При этом многие не просто подозревали, а были уверены в том, что английские официальные лица намеренно пытаются возбудить беспорядки.

– Если они сумеют подтолкнуть нас к серьезному бунту, – приходили к выводу некоторые ирландские землевладельцы, – то сразу конфискуют наши поместья и наложат на них лапу. Вот что они задумали.

Но только в конце долгого правления Елизаветы было поднято настоящее восстание.

Из всех ирландских провинций Ульстер имел репутацию наиболее необузданного и самого отсталого. Ульстерские вожди наблюдали за продвижением английских порядков в других провинциях с отвращением и все нараставшим беспокойством. Самый крупный из них, О’Нейл, получивший образование в Англии и носивший английский титул графа Тиронского, обычно умудрялся поддерживать там мир. Но в конце концов именно Тирон и возглавил восстание.

Чего он хотел? Править всей Ирландией, как его далекие предки? Возможно. Или просто желал так напугать англичан, чтобы они предоставили ему владеть Ульстером как своей собственностью? Тоже возможно. Но он, как и Шелковый Томас за шестьдесят лет до него, воззвал к истинным католикам, в противоположность еретикам-англичанам, и отправил послание католическому королю Испании, прося войска. И на этот раз отряды католиков – четыре с половиной тысячи солдат – действительно прибыли. Граф Тирон и сам был опытным воином. Он разбил первые английские силы, посланные против него в Ульстер, в битве при Йеллоу-Форде, и люди поспешили к нему со всего острова. Это было всего десять лет назад, и никто в Дублине не знал, что может произойти, но затем Монтджой, жестокий и опытный английский военачальник, разбил Тирона и его испанских союзников в Манстере. И после этого Тирон уже ничего не мог поделать. В тот самый момент, когда старая королева Елизавета лежала в Лондоне на смертном ложе, граф Тиронский, последний из вождей Ирландии, капитулировал. Но англичане оказались на удивление снисходительны к нему: они позволили графу сохранить часть древних земель О’Нейлов.

На трон Англии взошел новый король – Яков, один из кузенов Елизаветы. Игра Тирона была закончена, и он это понимал. Но стало ли в Ирландии безопаснее?

Уолш смотрел на море. Справа от него раскинулся широкий Дублинский залив, уходивший к южному мысу и порту Долки. Слева – странный маленький островок с расщелиной в утесе – Ирландс-Ай, так теперь иногда называли этот островок люди. А по другую сторону залива, на севере, поднимались голубовато-серые горы Ульстера. Если он вообще собирался заговаривать на эту тему, решил Уолш, то теперь самое время.

Характер Мартина Уолша можно было угадать по его внешности. На мягких кожаных башмаках виднелось несколько пятен высохшей грязи и пыль, поскольку, доехав верхом до основания мыса, мимо замка его друга лорда Хоута, Мартин предпочел подняться на вершину пешком. Но его тщательно вычищенные утром штаны и дублет оставались все такими же чистыми. Поскольку день был теплым, Уолш скакал без плаща и даже без шляпы, и его волосы, пока еще каштановые, свободно падали на плечи, однако в небольшой остроконечной бородке уже пробивалась седина. Осторожный, чистоплотный, спокойный, негорделивый… семейный человек. И единственной посторонней вещью, которую мог бы заметить новый знакомец, был серебряный крестик, висевший на груди Мартина.

Письмо доставили Уолшу этим утром. Прочитав его и переварив содержание, Уолш мог прийти только к одному выводу: автор письма очень спешил, узнав, что Лоуренс и Энн собираются уехать.

– Я получил письмо от Питера Смита, – тихо сказал он. – Насчет его сына Патрика. Ты его знаешь?

Сыновья промолчали, хотя Лоуренс внимательно посмотрел на Энн, а потом вопросительно – на отца.

– Я с ним встречалась раз или два, отец, – ответила девушка. – Когда была с мамой в Дублине.

– Ты с ним разговаривала?

– Немножко.

– И что ты о нем думаешь… о его характере, я имею в виду?

– Что он честный и благочестивый.

– Он тебе понравился?

– Пожалуй, да.

Мартин Уолш немного подумал. Он не слишком близко знал ту семью. Смит – уважаемый дублинский торговец и католик. В этом Мартин не сомневался. А что еще? Смит жил в Дублине, лет двадцать назад он ссудил деньги одному землевладельцу к югу от города под залог имения. После этого, как то было в обычае у ирландцев, он мог пользоваться имением как своим до полной выплаты долга. На взгляд Уолша, Смит по меньшей мере наполовину был джентльменом. И в нем явно чувствовался аристократ. Вот только насчет происхождения этой семьи не было полной ясности, и Уолшу это не нравилось. Питер отвергал слухи о том, что его отец Морис – урожденный Фицджеральд. Макгоуэн утверждал, что на самом деле он был сыном О’Бирна из Ратконана в горах Уиклоу. Думайте как хотите. Однако в любом случае происхождение у него благородное. Но правда состояла в том, что Уолш практически не знал семью Смит. Он слышал, что у них несколько детей, но разузнать подробнее ему не удалось. Нужно действовать активнее. А вот его родственнику Дойлу наверняка все известно.

Что до письма Питера Смита, то тут все было понятно. После нескольких милых комплиментов в адрес дочери Уолша и ее репутации он спрашивал, не могли бы они обсудить возможность, только возможность, обручения этой драгоценности с его сыном, пораженным красотой девушки и ее чудесным характером.