Эдвард Резерфорд - Дублин

– Ай, парень, все нормально.

Доктор Пинчер побывал в Шотландии.

Многие в Тринити-колледже сочли, что доктор Пинчер стал несколько эксцентричен. Но вреда в том никакого не было. Пожилым университетским преподавателям вполне дозволялось быть эксцентричными. Так что, когда доктор прошел через ворота колледжа к своей квартире, вид странного головного убора на его голове вызвал у студентов только улыбки. И если кальвинистский зачинщик, будораживший общину собора Христа в прежние годы, теперь выглядел вполне безобидным, то это всех устраивало.

Еще не дойдя до своего жилища, Пинчер отправил прислужника колледжа с двумя поручениями: первым было принести пирог от жены Тайди; вторым – найти молодого Фэйтфула Тайди и передать ему, чтобы пришел в квартиру доктора ровно в четыре часа. Едва войдя домой, Пинчер налил себе маленький стаканчик бренди и сел за письменный стол.

Фэйтфул Тайди, придя точно в назначенное время, тщательно следовал указаниям отца.

Как только доктор Пинчер прибыл в Тринити-колледж, он стал относиться к Фэйтфулу как к личной собственности. Молодой человек, все еще за глаза называвший ученого доктора Старой Чернильницей, в общем возражал против того, чтобы его использовали как посыльного, но отец посоветовал ему набраться терпения.

– Фэйтфул, как часто он зовет тебя?

– Ну, примерно раз в неделю.

– Это не так уж часто. Ты ему кое-чем обязан. Так что просто выполняй все… – Старший Тайди кивнул. – Может, он и стар, Фэйтфул, и уже не тот человек, что когда-то жил в Дублине, но никогда нельзя сказать заранее, не пригодится ли он тебе в случае чего, так что служи ему хорошенько.

Немного позже Фэйтфул явился к отцу с другой жалобой:

– Он заставляет меня носить письма в одно место рядом с собором Святого Патрика и оставлять их у двери.

– Ничего страшного.

– Письма всегда запечатаны. И адресованы какому-то мастеру Кларку.

– Ну и что?

– Я никогда этого человека не видел. Я просто оставляю там письма. Один раз я стал расспрашивать соседа, кем может быть этот мастер Кларк, а тот ответил, что понятия не имеет, что это за человек. На мой взгляд, что-то странное есть во всем этом деле. Мне бы хотелось как-нибудь подождать и посмотреть, кто забирает письма. Или даже сломать печать и прочесть письмо.

При этих словах старший Тайди сильно заволновался:

– Не делай этого, Фэйтфул! Это не твое дело. А если там кроется что-то подозрительное, то чем меньше ты будешь знать, тем лучше. – Он серьезно посмотрел на сына. – Ты просто доставляешь письма от доктора Пинчера из Тринити-колледжа. Ты ничего не знаешь об их содержании или о том, кто их получает. Ты ничего плохого не совершал. Понимаешь меня?

– Да, отец.

И как раз такое же письмо, возможно, к несуществующему мастеру Кларку Пинчер и вручил Фэйтфулу ровно в четыре часа в тот день, с приказом оставить письмо в обычном месте. Фэйтфул тут же ушел.

А доктор Пинчер встал, потянулся, налил себе вина и отрезал большой ломоть пирога. Он чувствовал себя довольным всем окружавшим его миром.

Его поездка в Шотландию была весьма успешной. Он ездил в Эдинбург и встречался там со множеством ученых проповедников, пасторов и пресвитерианцев-джентльменов. Ему понравились и люди, и место, и он даже думал: «Если бы в юности я приехал сюда, а не в Дублин!»

Вскоре ему стало ясно, что Ковенант, великое национальное соглашение, в котором поклялись шотландцы, был на деле весьма грозным инструментом. Король Карл мог отправиться на север с любыми силами, но шотландцы ничуть его не боялись.

– Бог на нашей стороне, – сказал доктору один джентльмен. – И численность тоже.

Пинчер также понял, что все эти джентльмены связаны с некоторыми пуританами в Англии. И королю нелегко было бы найти поддержку против шотландских сторонников Ковенанта среди своих английских подданных. И Пинчер вернулся в Дублин, еще более полный решимости продолжать собственную тайную войну.

Документ, который только что получил Фэйтфул, должен был попасть в руки третьего лица, которого звали вовсе не Кларком, а потом – анонимно доставлен к печатнику. И через несколько дней в Дублине, в колониях Ульстера и во многих других местах должен был появиться энергичный маленький памфлет. К концу жизни Пинчер открыл в себе литературный талант. И предметом его нападок был не кто иной, как сам лорд-наместник.

Грозила ли Пинчеру опасность, если бы его авторство оказалось раскрытым? Возможно. В Англии случалось даже такое, что бунтарским авторам отрезали уши. Но Пинчер прожил уже достаточно долгую жизнь, а поскольку личных амбиций у него осталось немного, ему было на все наплевать. Миссией всей его жизни было поддерживать чистое пламя кальвинистской веры в Ирландии и пуританизм, проповедовать Слово Божье, а также уничтожать папистское зло. Пинчер действовал достаточно осторожно: он не нападал на короля, но мог оскорблять – и оскорблял! – проклятого Уэнтуорта.

Но конечно же, все было на самом деле куда глубже и опаснее, и именно поездка в Шотландию в огромной мере ободрила доктора. Что, если пресвитерианцы в Ульстере, многие из которых были шотландцами, заключат такой же договор, как их родня за проливом? А если бы нашлись и другие, от могущественного графа Корка до пуритан в Дублине, и смогли бы нажать на правительство? Если удастся убрать Уэнтуорта, то дела пойдут еще лучше. Как такое могло бы случиться и к чему это привело бы, доктор пока не загадывал. Но общее направление было понятным. Божьи слуги уже на марше, и папистскому королю Англии рано или поздно придется отступить перед ними.

В тот вечер доктор написал письмо одному джентльмену-пресвитерианцу в Ульстере. Имя этого джентльмена сообщили Пинчеру в Шотландии. Закончив писать, доктор улыбнулся самому себе. Он собирался отправить это письмо через собственную новую почту Уэнтуорта.

Поначалу Энн не поняла. А ей бы следовало насторожиться сразу, когда Морис заметил:

– Какое-то у него странное лицо.

А Уолтер взял малыша на руки и сказал:

– Да ведь он только что родился.

Она могла осознать, но в первом всплеске счастья видела только то, что хотела видеть. Остальные уже все поняли, но именно Уолтер решил, когда следует ей сказать, и сделал это сам, очень мягко, как только понял, что Энн уже готова.

– Энн, похоже, малыш… нездоров. – Он помолчал. – Неполноценен.

– Неполноценен? В чем? Как?

– Он будет дурачком.

На мгновение Энн отказалась ему поверить, но потом присмотрелась внимательнее и увидела правду: широкое лицо, скошенные глаза, плоский затылок. Монголоидные черты не оставляли сомнений. Энн и раньше видела подобных детей. В старые времена в некоторых странах, как она слышала, таких детей считали отпрысками оборотней и сжигали у столба. В Ирландии с ними чаще всего обращались добродушно. Но росли они медленно, никогда не достигали нормального роста, почти не говорили. И как правило, умирали, так и не став взрослыми. Неужели ее драгоценное дитя, дитя, дарованное ей О’Бирном, зачатое в дикой красоте гор Уиклоу, могло быть таким? Разве такое возможно? Как же так?