Ричард Флэнаган - Неизвестный террорист

«Поздравляем тебя, Австралия! – возвестило радио. – И в знак благодарности объявляем сногсшибательную распродажу аксессуаров для ванной!»

Куколка незаметно задремала, потом проснулась и стала наблюдать, как красиво скользят серфингисты на приливных волнах, потом перевернулась на спину и огляделась вокруг – на пляже уже собралось довольно много народу: члены закрытых клубов в пестрых, попугайной расцветки, импортных нарядах; геи в плотно обтягивающих тело купальниках; юные девицы, с невероятной гордостью выставляющие напоказ сдобные грудки-булочки; старики с обвисшими, как использованный чайный пакетик, животами; старухи, глазеющие по сторонам с видом усталых павлинов, раскисших под жарким солнцем. Повсюду виднелись еле прикрытые груди и ягодицы; в воздухе распространился дух фривольного заигрывания; солнце светило так яростно, словно никакого завтра уже не наступит, – и все это на фоне глухого рокота волн, каждый удар которых будто возвращал этому беспорядочному миру иной, куда лучший, куда более понятный ритм. Разве, глядя на все это, можно не чувствовать себя счастливой и легкой, как птичка? Легче «пука» – как сказала бы Уайлдер, лучшая подруга Куколки.

Но пестрота и яркость, свойственные пляжу, в этот утренний час блекли, смягчали свои краски, превращались в нечто иное, более радостное, дарящее покой – в то, что Куколка назвала бы одним словом – Сидней; и ей казалось, что сейчас она понимает, почему многие так сильно любят этот город.

Она снова задремала, но тут ей позвонила Уайлдер и сообщила, что они с Максом отдыхают на пляже Бондай, погода просто отличная. Почему бы Куколке тоже не приехать, чтобы вместе с ними немного позагорать и поплавать?

– Хорошо, но мне все-таки понадобится какое-то время, чтобы до вас добраться, – сказала Куколка, вставая, поднимая с песка полотенце и сумку и одновременно окидывая взглядом пляж. – Все зависит от того, какой сегодня трафик.

Она стала пробираться сквозь толпы отдыхающих и, не пройдя и ста метров, заметила пятилетнего Макса, увлеченно копавшего ямку в песке; рядом лежала его мать, Уайлдер, как всегда великолепная и чуточку бесстыдная, темно-коричневая от загара и, естественно, топлес.

Куколка остановилась и позвонила Уайлдер, подробно расспросив, в какой именно части пляжа их искать. Уайлдер начала объяснять, а Куколка, незаметно подойдя к ней сзади и продолжая разговор по телефону, наклонилась так, что ее губы почти коснулись мобильника подруги. Уайлдер, явно пребывавшая в чудесном настроении, повернулась, подняла свое незабываемое лицо и взвизгнула от восторга. Макс, почти скрывшийся в выкопанной яме, так и подскочил, увидев Куколку, тут же выбрался на поверхность и бросился к ней в объятия.

Куколка крепко обняла мальчика, немного его пощекотала, а потом принялась болтать с Уайлдер. Максу их болтовня вскоре наскучила, и он вернулся в свою песчаную нору. Уайлдер рассказала, что ее пригласили участвовать в праздничной процессии по случаю Mardi Gras [1] «Жирный вторник» (фр.) – последний день перед католическим постом. – Здесь и далее прим. пер. и она должна будет проплыть вечером на украшенной платформе Dykes with Dicks [2] Буквально «лесбиянки с пенисами», по аналогии с названием лесбийского мотоклуба Dykes on Bikes, участвующего в гей-парадах и демонстрациях движения ЛГБТ. . Насколько было известно Куколке, Уайлдер лесбиянкой не была и к этому движению никакого отношения не имела, но, по словам подруги, кто-то там заболел, и ей прямо утром позвонила одна приятельница и очень просила исполнить роль выбывшей. И пусть это предложение было сделано буквально в последнюю минуту, Уайлдер все же сочла, что не может от него отказаться, и быстренько все устроила, так что Максу вечером предстояло отправиться к своему отцу.

– Ага, малыш, значит, от тебя сегодня решили избавиться? – сказала Куколка парню, не видя его, потому что нору в песке заслоняло тело Уайлдер. – Да, Макс?

Ответа не последовало. Куколка встала, но Макса в вырытой яме больше не было. Уайлдер обернулась и тоже мгновенно вскочила. Макс исчез. Женщины с тревогой осмотрели толпу отдыхающих, затем дружно повернулись в сторону моря.

– Боже мой! – вырвалось у Куколки. – Он же прямо в отливную волну угодил!

И она указала подруге на темный, извивающийся, как змея, язык подводного течения, который, пробившись сквозь огромные приливные волны, отступал обратно в океан и по пути словно слизнул мальчика, резвившегося у самого берега, и теперь Макса на подпрыгивающей маленькой доске уносило все дальше и дальше.

Даже на таком расстоянии было видно, что выглядит он совершенно беспомощным и испуганным и пытается что-то кричать, но грохот волн, крики и визг людей, с восторгом плескавшихся в высоких волнах, полностью заглушали его отчаянные призывы, и пока что никто, даже спасатели, не замечал, в каком ужасном положении оказался пятилетний малыш. Женщины сломя голову бросились к морю.

Но еще до того, как они оказались у кромки воды или успели позвать на помощь кого-то из спасателей, молодой незнакомец, разбежавшись, нырнул головой вперед прямо в темный змеиный язык подводного течения и быстро поплыл в сторону Макса, который больше уже не звал на помощь и просто беспомощно плакал. Молодой человек был умелым и уверенным в себе пловцом, так что с легкостью оседлал опасное течение, и оно, точно присмиревший скакун, понесло его прямо к мальчику. Куколка и Уайлдер следили за ними как завороженные; Уайлдер даже тихонько заплакала, когда молодой человек, крепко ухватившись за доску Макса, неторопливо ее развернул, с поразительной легкостью выбрался за пределы подводного течения и преспокойно отбуксировал Макса вместе с доской к берегу, точно рассчитывая свои рывки между набегавшими валами. Когда же он наконец смог встать на дно, то подхватил мальчика на руки и, таща доску за собой, двинулся навстречу обеим женщинам, которые, махая руками и что-то крича, пробирались к нему по мелководью.

Он был стройный, смуглый, с темными, коротко стриженными, вьющимися волосами; его густой загар подчеркивали длинные белые шорты Billabong, какие обычно носят серфингисты. Макс тут же, не говоря ни слова, вырвался из его объятий и бросился к матери.

Уайлдер, прижимая сына к груди, стояла по колено в воде, и набегавшие волны порой доставали ей до пояса, а то и до груди; слезы так и лились у нее из глаз, но она улыбалась и то начинала что-то сердито выговаривать Максу, то сама себя прерывала и принималась вновь и вновь благодарить спасителя ее мальчика. Она никак не могла успокоиться и без конца тискала Макса, целовала его, прижимала к груди и так зарывалась в него лицом, что Макс даже попытался, хотя и не совсем искренне, «соблюсти приличия», будто стесняясь столь ошеломительного проявления материнской любви в присутствии чужого человека.