Кейт Эберлен - Скучаю по тебе

– Ну, не подкачай! – сказал папа.

– На этот счет у меня нет других вариантов, – проговорил я, и папа, кажется, остался доволен ответом.

Я смотрел, как они уходят, и думал о том, как странно смотрятся на фоне городских граффити ее строгое бежевое пальто и его блейзер. Потом я вернулся в комнату, которая вдруг показалась мне такой пустой. Освободившись от душных оков родительского горя, я надеялся обрести себя самого, свое «я», но оказалось, что внутри у меня пустота.

Девушка с розовыми волосами приклеивала липкой лентой размашистую надпись на свою дверь: «Комната Нэш».

– Какой-то казенный дом, скажи? – произнесла она, распахнув передо мной дверь своей комнаты. У нее было еще одно окно – комната была угловая. Она уже повесила у себя какой-то мобиль с зеркальцами, и многочисленные солнечные зайчики метались по грязному бежевому ковру.

– Представляешь, как мне повезло? – сказала она. – Еще вчера у меня не было резерва на комнату в общаге, но кто-то отказался от нее в последнюю минуту. Кстати, меня зовут Нэш, что-то вроде сокращения от «Наташа».

Я кивнул в сторону таблички на ее двери.

– Ну! – Она нарочито откинула назад свои розовые волосы, и я, видимо, должен был что-то ответить.

– Ангус, – представился я.

– Да ладно!

Неужели у меня было такое уж необычное имя?

– Похоже на шотландское имя, – пояснила она, видимо намекая, что у меня нет шотландского акцента.

– Папа родом из Шотландии.

– Ну и как мне тебя звать?

Судя по всему, звать Ангусом она меня не собиралась.

В школе мы обращались друг к другу по фамилии. Моя фамилия была Макдоналд, так что обычно меня звали либо Мак, либо просто Фермер [9] От известной английской песенки про старого Макдоналда, у которого была ферма. . Естественно, посвящать ее в такие тонкости я не собирался.

– Может, Гус? – предложила она.

Меня никто еще не звал Гусом. Мне это имя понравилось. Новое имя для нового меня.

– Отлично, – быстро согласился я и протянул руку, чтобы скрепить наше решение рукопожатием.

– Какой у тебя рост?

Люди без стеснения спрашивают у высокого человека про рост, хотя им и в голову не придет задать такой же вопрос коротышке или спросить толстяка, сколько он весит.

– Метр девяносто три, – сказал я, но не смог придумать, что спросить в ответ.

– Я бы предложила тебе кофе, только у меня его нет, – заявила девушка.

– Может, лучше шампанского? – услышал я свой голос.

– Спрашиваешь!

Папа содрогнулся бы, узнав, что я откупорил бутылку еще до ужина и разлил теплое шампанское по чайным кружкам, но от этого оно было еще вкуснее.

– Детка, да мы с тобой настоящая богема! – сказала Нэш.

Она напоминала Салли Боулс из мюзикла «Кабаре». Нет, не то чтобы она была внешне похожа на Лайзу Миннелли, в ее-то бесформенном комбинезоне и кедах без шнурков, но было в ней что-то нарочито эксцентричное. Я подумал, что наверняка кажусь ей невинным пареньком, приехавшим в большой город, как Майкл Йорк. Или, может быть, даже геем.

– Ты на каком факультете? – спросил я, сам понимая, насколько я банален.

– Отгадай! – ответила она, растянувшись на своей кровати, которую она уже успела заправить черным постельным бельем и красным покрывалом. Над изголовьем у нее висел постер с Че Геварой.

– Политология?

На ее лице отразилось изумление.

– Вообще-то литературно-театральный. – Она пристально на меня посмотрела: – А ты на психологическом?

Ну, если она видела меня таким, то это мне льстило. Я был не против выглядеть студентом с психологического факультета.

– Медицинский.

– О, ты, наверное, очень умный.

– Да не очень.

– А я буду актрисой, – объявила она.

Я же, наверное слегка рисуясь и желая напустить на себя таинственности, ответил:

– А я не знаю, кем хочу быть.

Она рассмеялась.

– Что смешного?

– Это же очевидно. Ты будешь врачом!

Услышав это от человека, который видит меня впервые в жизни в том месте, где я должен был найти себя, я понял, что судьба моя неизбежна. На меня накатила безысходность. Я вылил остатки шампанского в кружку и выпил его одним махом, как лимонад.

– Слушай, может, все-таки пора поесть? – спросила Нэш, вдруг оказавшись не только трезвее, но и рассудительнее меня.

Ближайший к нам ресторан был греческий. Кухня там открывалась только в шесть, но официант сказал, что мы можем посидеть за столиком и заказать напитки. Нэш бывала в Греции, она предложила заказать рецину. Вино было кислым, с хвойным привкусом и вызывало ассоциации с сосновым освежителем в туалете.

Нэш была очень прямолинейна:

– За кого ты голосовал?

Мы, родившиеся в 1979-м, были поколением Маргарет Тэтчер. Мы не знали ничего, кроме режима правления Консервативной партии. И вот, в мае этого года, страну захлестнула волна перемен.

– Я не интересуюсь политикой, – попытался я увильнуть от ответа. Потому что на самом деле я вообще не ходил голосовать.

– Значит, ты из консерваторов. Тори, – заявила Нэш. – Если ты не готов изменить свой статус-кво…

Я никогда не думал об этом в таком ключе. Мне вообще с детства внушили, что вопросов о политике следует избегать в беседах.

– Футбол или регби? – не унималась она.

– Футбол и бег.

– Значит, ты – мальчик из богатой семьи, который не вполне вписывался в рамки частной школы, – заключила она и махнула салфеткой в сторону официанта, накрывавшего стол.

То, с какой легкостью она меня вычислила, было неприятно.

– Спорим, твой папа – врач?

– Стоматолог.

– Значит, неудавшийся хирург. Еще хуже!

Мне никогда не приходило в голову, что неудержимое желание отца выучить обоих сыновей на врачей-хирургов было, в сущности, его собственной нереализованной мечтой. Интересно, у него не хватило баллов, чтобы продолжить учебу на хирургическом? Нэш была либо очень проницательной, либо просто невероятной хамкой.

– Что будем заказывать? – спросила она, просматривая меню. – Кстати, я вегетарианка.

Свои заявления она делала так, словно ожидала от меня нападок и возражений.

Единственное греческое блюдо, которое я пробовал, – мусака. И эта мусака ничем не отличалась от других непонятных запеканок, которыми нас регулярно кормили в школе. Так что право выбрать блюдо я оставил за ней. Официант принес нам блюдечки с масляной заливкой, ломти резинового жареного сыра и корзиночки с восхитительной теплой питой, которая отбила неприятный вкус рецины и позволила мне согласиться на графин домашнего красного вина.

Остаток вечера я помню смутно. Кажется, мы ссорились, смеялись, плакали. Родители Нэш были в разводе, отец дважды успел жениться после развода, а мать жила с женщиной. У Нэш была целая толпа сводных братьев и сестер, разбросанных по миру. Она говорила, что ее отец – мерзавец, но в действительности очень скучала по нему. И когда я понял, что эта эксцентричная и броская особа на самом деле ранимая и неприкаянная девушка, я наконец расслабился в ее обществе.