Дэвид Солой - Каков есть мужчина

И он встает.

– Хорошо, – говорит Бернар. – Спасибо.

– Увидимся, – бросает он и уходит.

– Ага, увидимся, – отвечает Бернар, но Лейф его уже не слышит.

Когда он выходит на улицу, заходящее солнце подсвечивает золотистую поросль на его руках и ногах.

Бернар быстро допивает пиво и покидает «Волны», где музыка уже долбит на полную мощность, в ночном режиме. Он идет назад, в отель «Посейдон».

После встречи с Лейфом он чувствует, что ему стало хуже – более одиноко. Когда только присел за столик к Лейфу, он почему-то надеялся, что его ожидает вечер гедонизма или что Лейф хотя бы как-то приобщит его к местной сладкой жизни. То, что Лейф этого не сделал, оставив его на террасе паба допивать пиво в одиночестве, заставляет Бернара почувствовать, что он провалил какой-то тест, возможно, глобального значения.

Это ощущение разрастается во что-то вроде депрессии, пока он шагает по безлюдным улочкам к своему отелю.

Он приходит в «Посейдон» в начале восьмого. В холле душно и темно. Зато дверь в столовую светится как отделение реанимации в больнице. Кажется, окон там нет. Стены обклеены замусоленными обоями. Он садится за столик. Большинство столиков уже заняты – люди низко склонились над тарелками с сероватым супом, слышится только звяканье ложек. Кто-то говорит по-русски. И еще странное гудение, длящееся с полминуты, затем стихающее и снова начинающееся. Официант ставит перед ним тарелку супа. Бернар берет ложку и замечает: на ней что-то налипло. Взяв салфетку – также не первой свежести, – он пытается соскрести с ложки все лишнее. Монотонно звучит русская речь. Отчистив ложку, Бернар переводит взгляд на суп. Жижа серого цвета не вызывает аппетита, и к тому же она холодная. Он осматривается, словно надеясь увидеть чье-то недовольное лицо. Такого не находит. Но он замечает микроволновку в другом конце помещения, а перед ней очередь людей с тарелками супа. Оттуда-то как раз и раздается гудение. Он берет свою тарелку и встает в очередь.

Перед ним женщина сорока с чем-то лет, низкорослая и очень толстая. У нее светлые волосы и оранжевое лицо с красными отметинами под глазами и на носу. Когда он идет обратно к своему столику, то замечает, что она сидит рядом – женщину таких объемов сложно не заметить. Но еще сложнее не заметить ее спутницу – моложе и даже толще. Эта вторая толстуха – возможно, ее дочь – фантастически необъятна. Бернар с трудом отводит от нее взгляд.

В очереди к микроволновке, после нескольких минут черепашьих шажков под монотонное гудение, старшая толстуха обращается к нему по-английски:

– Это возмутительно, скажете – нет?

– М… – только и отвечает Бернар, удивленный ее вниманием к нему.

Женщина сильно потеет – в столовой очень жарко.

– Каждый вечер одно и то же, – говорит она.

– Правда?

– Правда, – говорит она и ставит тарелку в микроволновку.

Ивета. Ах, Ивета.

Первый раз он видит ее следующим утром в «Поркиз».

Ночью он совсем не спал и ощущает вялость. Это была, можно сказать, nuit blanche [20] Здесь: бессонная ночь ( фр .). . В отель он вернулся не очень поздно, но дело было не в этом – он выпил несколько коктейлей в одиночестве на облупленной террасе, безуспешно пытаясь завязать разговор с кем-нибудь, потом его обсчитали в баре, и он пошел назад в отель «Посейдон», испытывая унижение и обиду. Вернувшись в свой номер, он попытался заснуть. Но не тут-то было. Хотя отель, казалось, стоял на отшибе, рядом с ним было какое-то заведение, где до самого рассвета грохотала музыка. В самом же отеле всю ночь хлопали дверьми, пели, кричали и шумно сношались со всех сторон.

Только когда сквозь тонкие занавески забрезжил рассвет, наконец установилась тишина.

Бернар, сидя на кровати, взглянул на часы – почти пять, а он совсем не спал.

И тут кто-то стал заводить машины под окном, хотя там не было стоянки.

Должно быть, он заснул примерно в это время, под рокот двигателей и пиликанье сигнализаций, – когда он снова просыпается, на часах десять минут десятого.

Значит, он пропустил завтрак.

Поэтому он вышел на улицу, где уже припекало, отправился на поиски какого-нибудь подходящего места и в итоге оказался в «Поркиз».

В «Поркиз» даже в десять тридцать утра жизнь кипит. Многие из тех, кто ждет в очереди за кебабами, вероятно, только завершают свою ночную программу. Они хрипло переговариваются или, еще потные после танцев под музыку диско, осоловело смотрят на полоску света нового дня на асфальте перед магазином, у входа в который шумно работает аппарат по выжиманию свежего сока.

Бернар присаживается со своим тяжелым кебабом в самом конце стойки, на последний свободный стул.

Рядом с ним, лицом к коричневому зеркальному кафелю в тусовочных нарядах, чересчур оголяющих тело, разместилась группка девушек – они громко смеются за своими кебабами и говорят на непонятном ему языке.

Он пытается обратиться к той, что сидит рядом с ним, – просит ее передать пакет с соусом, а потом спрашивает:

– Приятная была ночь?

А затем:

– Откуда вы?

Неизбежный для Протараса вопрос.

Она из Латвии, как и ее подруги. Бернар не уверен, где находится Латвия. И решает, что это одна из мутных стран где-то в Восточной Европе.

Он говорит ей, что он француз.

Она миниатюрная девушка, с довольно большим лбом и копной светлых волос – дешевая имитация блондинки – у корней волосы темнее. И все же она ему нравится. Ему нравятся ее маленькие руки и плечи, ее почти детские пальцы, держащие кебаб. Капельки пота на кончике носа.

Он представляется:

– Бернар.

Ее зовут Ивета, как она ему сообщает.

– Мне нравится это имя, – говорит он и улыбается.

Она тоже улыбается, и он замечает ее ровные белые зубки.

– У вас очень красивые зубы, – говорит он.

И сразу узнает, что ее отец – дантист.

Не без бахвальства он говорит:

– Я знаю парня, чей отец – дантист.

Она, похоже, проявляет интерес:

– Да?

Все происходит совершенно непринужденно, когда они сидят там и едят кебабы. Непринужденно, почти невольно, он отделил ее от подруг. Она отвернулась от них, обратившись к нему.

– Вам нравится Кипр? – спрашивает он.

Она жует кебаб и кивает.

Он узнает, что она второй раз в Протарасе.

– Может, вы покажете мне, что тут и как? – говорит он легко. – Я ничего здесь не знаю. Я тут впервые.

И она отвечает ему с такой простотой, что он проникается уверенностью: его ждет нечто особенное:

– Хорошо.

– Где вы живете? – спрашивает он.

Она называет какую-то молодежную турбазу, и его наполняет гордость уже от того, что он здесь в нормальном отеле, это придает ему уверенности, и он задает новый вопрос:

– Чем занимаетесь сегодня?