Дэвид Солой - Каков есть мужчина

Когда Фердинанд оборачивается, на лице у него мировая скорбь.

Нечто божественное.

– Мать твою! – говорит Фердинанд.

Неизреченная святость под сводами собора, эта светоносная музыка.

– Они не вернутся.

Светоносная музыка, неосязаемое сопрано.

Наполняющее своды собора.

– Нет, – говорит Саймон.

Друг его садится и, не спрашивая, берет из пачки «Филип Моррис» сигарету.

– Что будем делать? – говорит он, стараясь казаться спокойным.

Они идут по улицам в поисках подходящего места, чтобы поесть.

И довольно скоро понимают, что заблудились.

Фердинанд подходит к журнальному лотку и пытается спросить дорогу у продавца.

Пока его друг добивается разъяснений, Саймон замечает, что среди журналов есть порнографические – он видит набухшие соски, голое тело, открытые рты. Вообще-то, ничего, кроме порнографии, здесь нет. Продавец, уставший коротышка, совсем не знает английского и, жестом попросив Фердинанда подождать, исчезает в дверях ближайшего магазина с пустой витриной.

Вскоре он появляется с женщиной средних лет в простом синем платье. Саймон сочувствует ей, тому, что ей приходится терпеть рядом с собой всю эту грязь.

– Да? – говорит она по-английски, приближаясь к ним с улыбкой.

Фердинанд объясняет, что они заблудились и ищут, где бы поесть.

Она советует им, как выйти на знакомые улицы, и добавляет, извиняясь, что не знает подходящего заведения поблизости, открытого в такое время.

– Ну, что вы, что вы, – говорит Фердинанд, – спасибо, не беспокойтесь.

– А журналы вы покупаете? – спрашивает она.

Вопрос, как будто, обращен по большей части к Саймону, который стоит у лотка и курит. Он смотрит на нее, словно не понимая.

– Секс, – говорит она, обводя рукой лоток.

И начинает улыбаться – и от этого ее лицо вдруг кажется Саймону мордочкой злобного хищного зверька.

– Нет, – говорит он быстро.

– Вы смотрите, – говорит она, продолжая улыбаться, вынимая один из журналов из-под резинки и протягивая Саймону. – Смотрите!

– Нам это не интересно, спасибо, – говорит Фердинанд.

– Но почему? – спрашивает она со смешком.

– Просто, – отвечает он и устремляется за своим другом, который уже отшагал пол-улицы, – спасибо.

Они едят пиццу в «Пицца хат», а потом едут на метро до конечной станции.

Улегшись на жестком матрасе на полу их комнаты и укрывшись простыней в рыжевато-бурый цветочек, Саймон пытается записать что-нибудь в дневник. Фердинанд тем временем принимает душ. Саймон улавливает шум льющейся воды, и, пока его слышит, он понимает, что друг не потревожит его. Он также слышит перебранку в кухне между хозяйкой и ее мужем. У него есть время – как раз достаточно. Уже почти неделю он этого не делал… После того раза в качающемся туалете в поезде, под перестук колес, по пути из Варшавы в Краков. Его пальцы едва сомкнулись на горячей твердой плоти под простыней, когда смолк звук льющейся воды и заскулили трубы, и он быстро натянул шорты и уткнулся в дневник, сжав ручку, чтобы Фердинанд, появившийся из ванной с одним маленьким полотенцем на бедрах, ничего не заподозрил.

– Все никак не успокоятся? – спрашивает он, имея в виду перебранку на кухне.

Раздается звук бьющейся посуды.

Саймон ничего не отвечает, лишь крепче сжимает ручку.

– Зайке не повезло, – говорит Фердинанд.

Он встает перед маленьким зеркалом и поворачивается, пытаясь разглядеть шрам у себя на спине.

– Хуже стало, – говорит он. – Посмотри. Хуже, а?

Саймон сразу вскидывается и говорит:

– Я не знаю.

– Хуже, – говорит Фердинанд.

С тяжелым вздохом он ложится на кровать и открывает томик Йейтса с комментариями. После пары строк –

он снова вздыхает и с минуту смотрит в грязно-белый потолок.

Положив книгу на гладкий желтый паркет, он натягивает повыше тонкое ватное одеяло и поворачивается к стене.

Саймон, так ничего и не написав, убирает дневник и гасит свет – настольную лампу, стоящую на полу рядом с его матрасом.

– Мой муж, – говорит она наутро, доставая что-то из холодильника и ставя перед ними на столе – сейчас в Брно. Футбол. Он будет в Брно три дня.

– Какой-нибудь чемпионат? – спрашивает Фердинанд.

– Что?

– Он в Брно из-за чемпионата?

Она, похоже, не знает такого слова.

– Из-за матча? – уточняет Фердинанд.

– Матч, да, – говорит она. – Важный матч. Футбол.

Сливовицы больше нет. Есть кофе и сигареты. И черствый хлеб, к которому никто не прикасается. У хозяйки явное похмелье. Она присаживается рядом с Саймоном в своем коротком желтом халатике и спрашивает:

– Вы найти девушек?

Вопрос смущает его, и он мнется, не зная, что сказать.

– Нет? – удивляется она. – Вам это должно быть легко, я думаю.

– Ну, вообще мы встретили одних, – говорит Фердинанд.

– Вам нравятся девушки?

Хотя вопрос обращен к Саймону, отвечает на него Фердинанд:

– Да. Очень даже.

– А вам?

Прежде чем ответить, Саймон нервно затягивается сигаретой.

– Да, – говорит он.

Она изучает его хмурый профиль, а он тем временем напряженно смотрит на стол, словно стараясь запомнить все, что на нем находится.

Пакет молока – mléko – очень простого дизайна.

Его «Филип Моррис» с надписью о вреде для здоровья на немецком.

Ее «Петра» в бумажной пачке с красной полоской.

Зажигалка «Крикет».

– Вы очень симпатичный мальчик, – говорит она.

Стеклянная пепельница, полная окурков.

Пластиковая миска с ломтиками черствого хлеба.

– Когда я была молодая, – говорит она, – мне бы очень хотелось встретить такого симпатичного мальчика.

Тарелочка с желтоватым маслом.

«Когда я была молодая…»

И она рассказывает им о своей молодости.

Оказывается, она вовсе не чешка. Она родилась в Сербии. Они с мужем познакомились в Югославии, как тогда называлась эта страна, куда он приехал в составе футбольной команды. Она работала на высокой должности в местном спортивном клубе, который занимался этой командой. Светловолосая, голубоглазая, говорливая, живая, она провожала его команду в столовую и ездила с ними на матчи в одном автобусе.

С гордостью она говорит, что ее муж был одним из лучших игроков в команде. Первый раз они занимались любовью в парке ночью. Ведь она в то время еще жила у родителей. А он – в общежитии со своей командой. Куда еще им было пойти?

– Мы были молоды, – говорит она. – А когда вы молоды… Да. – Она закуривает, вздыхает и говорит отрывисто: – Я была молода, но это не был первый раз для меня.