Зэди Смит - Время свинга

– Э, что это еще за хуйня?

Я обернулась на крутящемся стуле и у своего плеча обнаружила Зои – она изучала вспыхивающую картинку ящерицы, у которой на ящеричьей башке красовались Драгоценности Короны. Я свернула страницу.

– Дизайн альбома. Плохой.

– Слушай, в четверг утром – ты в деле, они подтвердили. Готова? Все есть, что тебе нужно?

– Не волнуйся. Все отлично будет.

– Ох, да я знаю, что будет. Но если понадобится голландское мужество, – сказала Зои, постукав себя по носу, – дай мне знать.

До этого дело не дошло. Трудно снова собрать воедино куски того, до чего в точности оно дошло. Мои воспоминания об этом и воспоминания Эйми никогда толком не пересекались. Я слышала, как она говорит, что наняла меня потому, что почувствовала «между нами немедленную связь» в тот день – или же, иногда, потому что я ее поразила своими способностями. Думаю, все случилось из-за того, что я была с нею непреднамеренно груба – а таковы в тот период ее жизни были немногие люди, – и в грубости своей, должно быть, застряла у нее в мозгу. Две недели спустя, когда ей вдруг потребовалась новая молодая ассистентка, – вот она я, застрявшая. В общем, она возникла из машины с зачерненными стеклами в разгар спора со своей тогдашней ассистенткой Мелани У. Ее менеджер Джуди Райан шла в двух шагах за ними обеими, крича в телефон. Первое, что я вообще услышала из уст Эйми, было наездом:

– Все, что сейчас выходит из твоего рта, для меня не имеет совершенно никакой ценности. – Я заметила, что австралийского акцента у нее нет – уже нет, но выговор был не вполне американский и не вполне британский, он был общемировым: Нью-Йорк, Париж, Москва, Л.-А. и Лондон, вместе взятые. Конечно, многие сейчас так говорят, но в исполнении Эйми я тогда услышала это впервые. – Ты полная противоположность полезной, – сказала она теперь, на что Мелани ответила:

– Это я тотально понимаю. – Мгновенье спустя эта несчастная девушка оказалась передо мной, перевела взгляд мне на грудь, ища глазами бирку с именем, а когда вновь посмотрела мне в лицо, я заметила, что она сломлена, изо всех сил старается не расплакаться. – Значит, мы в графике, – произнесла она как могла твердо, – и было бы здорово, если б мы из него не выбивались?

Мы вчетвером стояли в лифте, молча. Я была полна решимости заговорить, но не успела – Эйми повернулась ко мне и надулась на мой топ, словно хорошенький капризный подросток.

– Интересный выбор, – сказала она Джуди. – Носить майку другого артиста, когда встречаешь артиста? Профессионально.

Я опустила на себя глаза и вспыхнула.

– Ой! Нет! Мисс… то есть, миссис… мисс Эйми. Я вовсе ничего не имела…

Джуди испустила единственный громкий хохоток, словно тюлень гавкнул. Я попыталась сказать что-то еще, но двери лифта открылись, и Эйми решительно вышла.

На разные наши встречи нужно было идти по коридорам, и все они были запружены людьми – как Молл на похоронах принцессы Дианы. Казалось, никто не работает. Где бы мы ни задержались, студийная публика теряла самообладание чуть ли не мгновенно, вне зависимости от их положения в компании. Я наблюдала, как управляющий директор сообщает Эйми, что ее баллада была первым танцем у него на свадьбе. Содрогаясь от неловкости, слушала, как Зои пустилась в бессвязный отчет о том, как в ней лично резонирует «Двигайся со мной», как эта песня помогла ей стать женщиной и понять силу женщин, не бояться быть женщиной и тому подобное. Когда мы наконец двинулись дальше, по другому коридору и в другой лифт, чтобы спуститься в подвал – где Эйми, к восторгу Зои, согласилась записать короткое интервью, – я собрала в кулак мужество обронить, эдаким усталым тоном двадцатидвухлетки, как скучно, должно быть, ей слушать, когда люди говорят ей подобное, сутками напролет, сутками.

– Вообще-то, маленькая мисс Зеленая Богиня, я это обожаю.

– Ой, ладно, я просто подумала…

– Вы просто подумали, что я презираю свой народ.

– Нет! Я просто… я…

– Знаете, просто потому что вы – не мой народ, это не значит, что они не хорошие люди. У всех свое племя. Вот вы вообще в чьем племени? – Она окинула меня вторым, медленным, оценивающим взглядом, вверх-вниз. – А, ну да. Это мы уже знаем.

– Вы смысле – музыкально? – спросила я и допустила ошибку – перевела взгляд на Мелани У, по чьему лицу поняла, что беседе этой следовало завершиться много минут назад, что ей не нужно было даже начинаться.

Эйми вздохнула:

– Конечно.

– Ну… много в чьих… наверное, больше в том, что постарше, вроде Билли Холидей? Или Сары Вон. Бесси Смит. Нины. Настоящих певиц. То есть не это… то есть у меня…

– Э-э, поправьте меня, если я ошибаюсь, – произнесла Джуди: ее широченный акцент оззи остался нетронут прошедшими десятилетиями. – Интервью на самом деле не в этом лифте происходит? Спасибо.

Мы вышли в подвале. Я окаменела от ужаса и попробовала их опередить, но Эйми быстро обогнула Джуди и взяла меня под руку. Я ощутила, как сердце подпрыгнуло мне в горло – в старых песнях говорится, что оно так умеет. Я опустила взгляд – росту в ней всего пять футов два дюйма – и впервые разглядела это лицо вблизи, отчего-то одновременно мужское и женское, глаза с их льдистой, серой, кошачьей красотой, оставленные для раскрашивания всему остальному миру. Бледнее австралийки я не видела никогда. Иногда – если без грима – она вообще не походила на существо ни с какой теплой планеты – и сознательно стремилась все так и оставить, всегда защищая себя от солнца. Было в ней что-то инопланетное – эта личность принадлежала к племени из одного человека. Едва ли сознавая, я улыбнулась. Она улыбнулась в ответ.

– Так вы говорили? – сказала она.

– А! Я… наверное, у меня такое чувство, что голоса – они как что-то вроде…

Она опять вздохнула, изобразив взглядик на несуществующие часы.

– Я думаю, голоса – как одежда, – твердо сказала я, как будто думала об этом много лет, а вовсе не взяла с потолка в тот же самый момент. – Так что если видишь снимок 1968 года, то знаешь, что это 68-й по тому, что́ люди на нем носят, и если слышишь, как поет Дженис, то знаешь, что это 68-й. Ее голос – признак времени. Это как история или… типа.

Эйми вздела одну сокрушительную бровь.

– Понятно. – Она отпустила мою руку. – А мой голос, – сказала она с равной убежденностью, – мой голос и есть это время. Если он для вас звучит, как компьютер, ну что, извините, это просто потому, что он как раз вовремя . Вам он может не нравиться, возможно, вы живете в прошлом, но я, блядь, пою в это время, прямо сейчас.

– Но он мне нравится!

Она вновь смешно, по-детски надулась.

– Но не так, как «Племя». Или Леди-блядь-Дей [56] Леди Дей – прозвище американской джазовой певицы Билли Холидей (Элинор Фейген, 1915–1959). .