Филипп Майер - Американская ржавчина

Пробираясь сквозь высокую траву, Айзек направился к рощице в низине, где бил родник, он знал все здешние деревья – серебристый клен, и белый дуб, и кария бахромчатая, и ясень, и лиственница. Здесь рос багряник, который посадили они с отцом, как раз сейчас он цветет, розовое пятно на фоне зелени прочих деревьев. Иудино дерево. Подходящее название. Поу сидел в тени, ждал его.

– Никто к тебе не заглядывал? – спросил Поу.

– Нет, – ответил Айзек.

– А чья это машина?

– Ли. Наверное, нового мужа.

– А. – Поу на миг оторопел. Потом нашелся-таки: – “Бенц” Е 320, круто. – Он все смотрел на дом.

Они пошли через лес к дороге, шурша прошлогодней опавшей листвой, вдыхая сладковатый запах.

– Это глупо. – Поу посмотрел на Айзека. – В смысле, я не вижу другого способа, но все равно это идиотизм.

Айзек молчал.

– О господи, – выдохнул Поу. – Спасибо.

Они перешли через дорогу и, пробравшись через заросли ольхи, спустились к реке. Если не считать легкой прохлады, ничто не напоминало о вчерашнем снегопаде, и они брели по галечному берегу, перебираясь через темные мшистые камни, а над ними голубое небо, в лощинах пробивается зелень, жимолость и черемуха, старый клен навис над водой, склон под ним почти осыпался.

Прошли мимо старого грузовика, наполовину завязшего в песке. Айзек вдруг сообразил, что на нем могла остаться кровь, он же не принял душ, вообще не мылся, ничего. Но не могла же она брызнуть так далеко, двадцать, а то и тридцать футов. Неважно. Все равно это чертовски глупо.

По большой дуге обошли город, через лес, чтобы никто их не видел. Только ближе к вечеру впереди между деревьями показались руины старого завода.

– Давай просто зайдем и покончим с этим. – Поу достал сигареты, но продолжал неловко мять пачку в руках, и, хотя было совсем не жарко, на рубахе у него проступили пятна пота.

– Надо дождаться, пока стемнеет. Придется тащить его к реке часа полтора.

– Это безумие, – простонал Поу.

– Безумием было вчера останавливаться здесь.

– Слушай, до ближайшей дороги не меньше полумили. Да пока сюда кто-нибудь забредет, пройдет несколько месяцев, если не лет.

– Там твоя куртка.

– Считаешь, я должен был подхватить ее, выбегая. Наверное, этот парень с ножом у моего горла меня немножко отвлек.

– Я понимаю.

– Меня ломает туда опять соваться.

– Великий охотник. Он запросто выпускает кишки оленю, но когда дело касается парня, который реально пытался его прикончить…

– Это, блядь, большая разница, – буркнул Поу.

– Ну, надо было думать об этом вчера.

– Я оказался в этой вонючей дыре только из-за тебя, – напомнил Поу.

Айзек развернулся и ушел к воде. Отыскал на берегу камень побольше, сел на него. Река здесь средней ширины, ярдов сто, а глубиной девять-десять футов. Девять футов. Пять морских саженей. Годится и для твоей матери, и для Шведа. Лишенный сердца и свободный от плоти. Прислушайся только, подумал он, приди в чувство. А ведь воображал себя спасителем человечества.

Чуть позже появился Поу, они молча смотрели на воду, прислушивались – шорох прошлогодних листьев, пронзительное кряканье цапли, стук лодочного мотора вдали.

– Ты же понимаешь, просто так не обойдется. Какой-нибудь долбаный хрен на гидробайке наткнется на него уже завтра к обеду, зуб даю. Дерьмо не испарится волшебным образом, даже если сбросить его в реку.

– Не хитрое дело утопить труп, – сказал Айзек.

– Господи Иисусе, Умник. Только послушай нас.

– Все уже свершилось, – вздохнул Айзек. – И притворяться, что мы можем легко отделаться, только хуже. Поу покачал головой и опустился на гальку в отдалении.

Солнце висело уже низко над холмами на другом берегу реки, прекрасная картинка, сидеть и глазеть на воду, но на самом деле все не так. Ты здесь только гость. Смотришь на солнце и думаешь, оно твое, но солнце садится за те холмы уже пятнадцать тысяч лет – со времени последнего ледникового периода. Ледниковой эпохи, поправил он себя, не всего периода. Когда формировались те холмы. Здесь пролегала граница висконсинского оледенения. А теперь здесь живешь ты. Временный житель подсолнечного мира. Веришь, что твоя мама будет с тобой всегда, а она умирает. Пять лет прошло, а все не доходит. Исчезла в один миг. И ты исчезнешь. И все, что ты видишь, умрет вместе с тобой, – камни солнце небо. Любуешься закатом и думаешь, что он принадлежит тебе, но тысячи лет солнце всходило без тебя. Нет, несколько миллиардов лет. Такие числа даже в голове не укладываются. Единственный, кто вообще осознает твое существование, это ты сам. Рождение и смерть умещаются между двумя ударами пульса планеты. Вот почему человек верит в Бога – тогда он не одинок. Раньше верил. Это мама научила меня верить. И разрушила веру тоже она. Прекрати. Тебе повезло вообще родиться на свет. Не превращайся в нытика.

Есть факты. В твоей власти решить, что с ними делать. Она пролежала под водой две недели с несколькими фунтами камней в карманах. Мотай на ус. На этот раз примерно то же самое. Его обнаружат на плотине, выволокут багром. Или упустят – Отец Вод [8] Одно из индейских названий Миссисипи. , все дела, долгое плавание. Рыбы знают свое дело. Жертва так ничего и не поймет. Под покровом воды останутся одни кости. В Судный день восстанет. Не будет этого, подумал он. Невозможно. За вычетом воды основную массу тела составляет углерод. Молекулы, образующие тебя, рассеются, будут расколоты на атомы и частицы, кварки и лептоны. Ты получил тело от планеты, а она – из Вселенной. Это краткосрочный заем. За тот срок, что планета моргнула, ты успеваешь родиться, умереть, а твои кости – распасться на химические элементы.

Они дождались, пока солнце село, и только потом медленно поднялись. Небо залито багровым светом, стаи летучих мышей носились в воздухе, хлопая крыльями. Рановато для них, еще несколько недель до лета.

– Глобальное потепление, – заметил Айзек.

– Слушай, мне очень жаль, правда, – сказал Поу.

– Забей. – И он побрел через высокую траву, а Поу нехотя поплелся следом.

Они то скрывались в тени деревьев, то выбирались на просеку возле железнодорожных путей. На лугу посидели немного за старыми вагонетками в зарослях шиповника; они хорошо замаскировались, но Айзек ощущал, что поджилки у него трясутся. Око за око. Выключи мозги хоть на минутку. Он пока не воняет. Только не смотри в лицо. Хотя все равно придется – как же иначе тащить.

Он оглянулся на Поу, который нервно скалился. Бледный, мокрые от пота волосы прилипли ко лбу, сунул руки в карманы, будто старается стать поменьше размером. Выйдя на опушку, они остановились и внимательно осмотрели открытое пространство впереди. Отчего-то завоняло кошачьей мочой, запах стойко держался, и Айзек догадался, что пахнет от него. Это запах страха. Адреналин. Будем надеяться, что Поу не заметит.