Билл Клегг - Семья в огне

Джун сбегает по ступенькам и рывком открывает дверь машины, затем громко хлопает ею и торопливо ищет нужный ключ. Четыре ключа в связке, четыре предателя: один от «Субару», один от ее дома, один от машины Люка, один от квартиры, которую она давным-давно снимала в городе. Джун сдергивает с кольца все, кроме первого, и бросает их в держатель для стакана. Поворачивает ключ в замке зажигания, и, как только машина под ней с ревом возвращается к жизни, Джун вдруг осознает, что она тоже жива и вокруг нее – реальность, а не какой-то нелепый кошмар. «Это жизнь, это мой мир», – с мрачным потрясением думает она, ощупывая рулевое колесо.

Она сдает назад и выезжает с подъездной дорожки, переключает коробку передач с заднего хода на движение и медленно ползет по узкой проселочной дороге, пока на выезжает на трассу № 4. Залив полный бак бензина в Корнуолле, она едет на юг, к трассе № 7 с ее холмами, изгибами и крутыми зелеными насыпями. На пустом отрезке дороги Джун выгребает из подстаканника три ключа, открывает окно со стороны пассажира и одним стремительным движением выбрасывает их на улицу. Закрывает окно, вжимает в пол педаль газа и пролетает мимо двух пятнистых оленят, отбившихся от матери. Сколько Джун себя помнит, на этом отрезке пути между Коннектикутом и Манхэттеном по обочинам вечно бродят олени. Они не желают замечать ревущие рядом автомобили и время от времени выскакивают на трассу. Сколько раз она пролетала в считаных дюймах от этих животных? Скольким людям чудом удалось избежать столкновения? Сколько человек благодарили Бога и с облегчением выдыхали, давя на газ? А сколько тех, кто не выжил? Сколько леденящих душу аварий произошло здесь по вине этих прекрасных и безрассудных тварей? Она выжимает газ, превышая скорость… 52, 58, 66 миль в час… машина содрогается, и Джун думает о тех, кто погиб на этой дороге, чьи обугленные до неузнаваемости тела пришлось по частям извлекать из груд покореженного металла. Ладони мокнут, и она вытирает их о джинсы. Легкий жакет вдруг становится мал и начинает душить, но она не хочет останавливаться, чтобы его снять. За окном мелькает еще одна оленья группа – самка и молодой самец, длинноногий олененок, – и Джун воображает аварию: всюду битое стекло, дымящиеся шины, выжившие опознают тела. Она дышит мелко и часто, варясь в душной одежде. К югу от Кент-виллиджа насыпи вокруг дороги сходят на нет: по обеим сторонам тянутся кукурузные поля. Скорость под семьдесят, стекла дрожат. Джун представляет – в мельчайших и совершенно лишних подробностях – море желтой заградительной ленты, проблесковые маячки патрульных и пожарных машин, искры и дым фальшфейеров, выстроившиеся на обочине бесполезные «Скорые».

Она воображает потрясенных уцелевших, что бесцельно слоняются вокруг машин. Мысленно обходит каждого по кругу, с трудом сдерживая вопросы. Кто был за рулем? Кто так не вовремя отвлекся от дороги? Кто потянулся убавить радио? Кому вздумалось отыскать в кармане мятный леденец или зажигалку – и из-за этого в одночасье потерять всех близких? Сколько человек отделались легким испугом? Сколько из этих счастливчиков за секунду до столкновения ссорились с любимыми? Кто успел произнести слова, которые не вернуть – только потому, что родной человек доверил им самое сокровенное, открыл самые уязвимые места? Такие слова ранят быстро и глубоко, а залечить раны может лишь время. Но времени не осталось. «Ох уж эти люди», – бормочет Джун себе под нос не то проклятье, не то утешение. Она видит, как эти несчастные загибаются на обочине, живы-здоровы – и одни на всем белом свете.

Пот уже насквозь пропитал ее одежду, руки на руле трясутся. Встречная машина подмигивает фарами, и Джун вдруг вспоминает, что скорость превышать нельзя – если ее остановят, побег обречен на провал. Никаких документов у нее нет – ни паспорта, ни карточки социального страхования, ни свидетельства о рождении. А без этого и водительских прав не получить. Она сбрасывает скорость до 55 миль в час и пропускает зеленый пикап. Видел ли его водитель сигнал встречной машины? Судя по тому, как он мчится – вряд ли. Мы никогда не обращаем внимания на самое главное, думает Джун, провожая взглядом пикап.

Она открывает окно, и в машину врывается ветер. Влажная кожа мгновенно покрывается мурашками, белокурые с проседью волосы, которые она не мыла уже бог знает сколько, разлетаются во все стороны. Справа, почти вплотную к непокорной дороге, вьется река Хусатоник, на ее ленивых водах сверкает полуденное солнце. Джун немного приходит в себя – не столько от прохладного воздуха, сколько от его бурливости. Она открывает второе окно, и хаос вокруг усиливается. Салон взрывается ветром. Она вспоминает детский рисунок Лолли на «волшебном экране» – как та расстроилась, когда подружка ненароком стерла ее кропотливые каракули. Как Лолли кричала – пронзительно, яростно, истошно. Утешить ее было невозможно, она никого к себе не подпускала. Прошло больше года, прежде чем Лолли позволила снова пригласить эту девочку в гости. Даже в раннем детстве она была злопамятна.

Джун представляет, что ее продуваемая всеми ветрами машина – мчащийся по дороге «волшебный экран». Грубый ветер стирает начисто все рисунки. Она даже слышит этот особый звук – скрип песка по металлу и пластику. Фокус срабатывает: разум моментально очищается. Исчезают воображаемые автокатастрофы и их виновники, загибающиеся от жалости к самим себе. Даже от заплаканной и разъяренной Лолли не остается и следа.

Джун садится поглубже и скидывает скорость до разрешенной. Мимо проносятся фермерский киоск и новенькая аптека на месте бывшего видеопроката; длинные крошащиеся стены, пыльный белый дом с древней розовой вывеской: черными буквами «РОК-ШОП», а ниже бледно-голубым: «У Кристалл». Много лет подряд она смотрела на эти здания и вывески – вехи на пути между двумя ее жизнями, которые долго и тщетно пытались слиться в одну.

Она вновь представляет «волшебный экран» – чтобы стереть воспоминания о беспечных пятничных побегах из города и скорых воскресных возвращениях с Лолли на заднем сиденье. Адам был за рулем и всегда гнал, а Джун крутилась между ним и дочерью, болтая об учителях и тренерах, о фильмах, которые надо посмотреть, и о предстоящем ужине. Эти поездки на машине пролетали незаметно и, как она сейчас понимает, были самой беззаботной частью их жизни. От воспоминаний перехватывает дыхание: раньше она никогда не думала об этом времени с такой тоской и любовью. Вот бы все всегда было так просто – их трое в машине, и они едут домой.

Река пропадает из виду, и Джун сбавляет скорость до 20 миль в час. Впереди радар – об этом знают все, кто бывает здесь регулярно. Она въезжает в Нью-Милфорд и оставляет позади «Макдоналдс», который всегда считала неофициальной границей между сельской местностью и пригородом. На парковке останавливается зеленый фургон, и из него, словно клоуны из циркового вагончика, высыпает ватага детей. За ними неторопливой трусцой бежит молодой человек с крепким лабрадором шоколадной масти. Они проходят мимо старой заправки, давно опустевшей и заколоченной досками. Джун вспоминает, как раз или два заправлялась здесь, но не может припомнить, когда и почему заправка закрылась. Из трещин в асфальте торчат сорняки, а шоколадный лабрадор заносит ногу над лохматой кочкой из одуванчиков и травы. Его хозяин ждет рядом и терпеливо бежит на месте.