Джеймс Клавелл - Гайдзин

– Я… я, нет… нет, я… я… э-э… не бывал.

– О, в таком случае вы позволите мне быть вашим гидом?

Теперь Тайрер вспоминал их разговор и то тайное смущение, которое он испытал в тот момент. Он попытался изображать из себя светского человека под стать французу, но в то же время в ушах его не умолкая звучал суровый голос отца и многократно повторенное им напутствие: «Послушай, Филип, французы – народ подлый и верить им нельзя ни на грош. Парижане – первые подонки во всей Франции, а Париж, без сомнения, самый греховный город цивилизованного мира – похотливый, вульгарный и… французский!»

«Бедный папа, – подумал Филип, – он ошибается насчет стольких вещей, но вряд ли его можно винить в этом: он жил во времена Наполеона и уцелел в кровавой бане Ватерлоо. Как ни велика была эта победа, она не могла не ужаснуть десятилетнего мальчишку-барабанщика. Неудивительно, что он никогда не простит, никогда не забудет, никогда не сможет принять новую эру. Ну да ладно, у папы своя жизнь, и как бы я ни любил и ни восхищался им за все, что он сделал, я должен прокладывать свой путь. Франция теперь почти наш союзник – нет ничего плохого в том, чтобы слушать и учиться».

Он покраснел, вспомнив, как ухватился за слова Андре – втайне стыдясь своего жадного влечения.

Француз объяснил, что в Японии бордели, лучшие из них, являлись местами большой и утонченной красоты, а про куртизанок, дам Плывущего, или Ивового, Мира, как их здесь называли, он без преувеличения мог сказать, что лучших он не встречал нигде в мире.

– Разумеется, существуют градации, и в большинстве городов есть и уличные проститутки. Но здесь у нас имеется наш собственный квартал удовольствий, он называется Ёсивара. Это снаружи ограды, по ту сторону моста. – Вновь приятный хохоток. – Мы называем его Мостом в Рай. О да, и вам следует знать, что… о, простите, я увлекся и мешаю вам делать покупки.

– Да нет, что вы, совсем нет, – тут же выпалил Филип. Сердце у него упало при мысли, что этот поток информации сейчас иссякнет и такая редкая возможность будет безвозвратно упущена, и он добавил на своем самом цветистом и изысканном французском: – Я счел бы для себя честью, если бы вы не отказали мне в любезности продолжать, нет, в самом деле, это так важно – узнавать новое, как можно больше нового, и учиться, а я боюсь, люди, в кругу которых я вращаюсь, с которыми беседую, не… к сожалению, не парижане, они большей частью скучноваты и лишены французской утонченности. В ответ на вашу доброту я могу предложить вам чашку чая или бокал шампанского в английской чайной или, возможно, что-нибудь более крепкое в отеле Иокогамы – сожалею, но я пока еще не член клуба.

– О, вы слишком добры, да, я с удовольствием принимаю ваше предложение.

С благодарным видом Филип подозвал лавочника и с помощью Понсена расплатился за книгу, удивившись про себя тому, как мало она стоила. Они вышли на улицу.

– Вы говорили об Ивовом Мире?

– В нем нет ничего грязного и отвратительного, как в большинстве наших борделей, да и почти во всех борделях в любой другой части света. Здесь, как в Париже, но в еще большей степени, половой акт является формой искусства, столь же изысканной и неповторимой, как приготовление пищи. Его рассматривают, практикуют, наслаждаются им именно как искусством, без всякого… прошу извинить меня, без всякого англосаксонского «чувства вины», совершенно неоправданного.

Инстинктивно Тайрер напрягся и выпятил грудь. Какое-то мгновение он испытывал искушение поправить своего собеседника и указать ему, что существует огромная разница между «чувством вины» и здоровым отношением к морали и всем добрым викторианским ценностям. И добавить, что, к сожалению, французы никогда не обладали способностью к такому разграничению из-за своей склонности к распущенной жизни, сбивающей с истинного пути даже таких августейших особ, как принц Уэльский, который открыто считал Париж своим домом. («Источник крайней озабоченности в самых высоких английских кругах, – гневно писала «Таймс». – Вульгарность французов не знает предела, взять хотя бы их дешевое стремление к показной роскоши и новые крайне предосудительные танцы, такие как, например, канкан, где, по рассказам заслуживающих доверия лиц, танцовщицы специально не надевают – их даже просят об этом! – никакого нижнего белья абсолютно».)

Но он промолчал, понимая, что будет лишь, как попугай, повторять слова своего отца. «Бедный папа», – подумал он снова, целиком переключая внимание на Понсена. Они шли по Хай-стрит, солнце приятно грело лица, воздух бодрил, все обещало прекрасный день назавтра.

– Но здесь, в Ниппоне, мсье Тайрер, – с радостью увлеченно продолжал француз, – существуют замечательные правила и традиции как для клиентов, так и для девушек. Например, они никогда не выставляются напоказ все в один раз, за исключением самых низкосортных заведений, но даже и там вы не можете просто войти и сказать: «Я хочу вот эту».

– Не могу?

– О нет, она всегда имеет право отказать вам без всякой потери лица с ее стороны. Существуют особые протоколы – позже я могу объяснить подробнее, если вы пожелаете, – но каждый дом управляется мадам, которую зовут здесь мама-сан, «сан» – это суффикс, который означает «господин», «госпожа» или «мадам». И эта мама-сан больше всего на свете гордится элегантностью своего заведения и своих леди. Нет нужды говорить, что все дома разнятся в цене и утонченности. В самых лучших мама-сан осматривает вас, как ветеринар лошадь, это очень подходящее сравнение. Она старается убедиться, достойны ли вы того, чтобы почтить своей милостью ее дом и все, что он содержит, – в сущности, решает, в состоянии или нет вы оплатить счет. В этой стране хороший клиент может пользоваться огромным кредитом, мсье Тайрер, но да сжалится над вами Небо, если вы не заплатите или хоть раз опоздаете с оплатой, когда вам скромно представят счет. Каждый дом в Японии в этом случае ни под каким видом не позволит вам войти внутрь.

Тайрер нервно хохотнул над игрой слов.

– Как они все узнаю́т об этом, я не представляю, но узнаю́т. Отсюда до самого Нагасаки. Поэтому, мсье, в определенном смысле это рай. Мужчина может наслаждаться девушками в кредит целый год, если ему так удобнее. – Лицо Понсена неуловимо изменилось. – Но мудрый человек покупает контракт дамы и оставляет ее исключительно для своего собственного удовольствия. Они поистине так… так очаровательны и недороги, если учесть ту огромную прибыль, которую мы получаем при обмене денег.

– Вы… ну-у… вы именно это мне советуете?

– Да, советую, да.

Потом они пили чай. Потом шампанское в клубе, где Андре совершенно очевидно хорошо знали и принимали. Расставаясь, Андре сказал: