Серж Жонкур - Опасная связь

В общем, после целого дня, посвященного тому, чтобы быть услышанной, вечером ей пришлось еще и бороться с шумом за столом, где смешивались между собой три параллельные беседы и раздавался смех. Аврора все твердила себе, что у нее не получится, и снова, больше чем когда-либо, чувствовала непонимание, которое испытывает всякий дизайнер перед этими промышленниками, и эту добрую волю, которая необходима, чтобы они сблизились. Временами это ее выматывало, потому что все приходилось делать конкретным. Ведь так легко нарисовать модель на белом листке, платье податливо, пока оно всего лишь набросок на бумаге, проблемы начинаются только потом. Теперь, когда она должна противостоять всему этому в одиночку, уверенно выбирать, не ошибаться, торговаться за расценки с каждым поставщиком, сражаться с каждым клиентом стало еще сложнее. И так будет до тех пор, пока она не сломается, не рухнет или не скажет Фабиану: «Ладно, принимай эстафету, будем производить в Болгарии, в Китае, где хочешь, но я так больше не могу…» Откуп за свою независимость – это было конкретное давление, физически тяготившее ее плечи, фирма лежала в основном на ее плечах и на протяжении полугода она тащила ее на себе совсем одна: создание, производство, все проблемы… Бывали вечера, когда она чувствовала, что уже изнемогает.

– А почему вы не хотите поделиться с ними своими идеями?

– Простите?

– Ну да, вы же прямо-таки кишите идеями, мадам Десаж, надо бы вам кое-что из этого им предложить.

– Я вас не понимаю, кому им?

– Да производителям лыжных комбинезонов! Или «Эртексу»: ткани для парапланов, расписанные Авророй Десаж, чертовски взлетели бы в цене, а значит, стали бы еще легче!

Они засмеялись. Всю вторую половину дня она говорила им о скромных костюмах из эластичной саржи, а они ее отсылали к своему «целевому ядру», то есть к клиентам, составлявшим основу их бизнеса, которые заказывали ткани километрами. А чувствовали они себя такими сильными, потому что техническая фибра в одиночку несла на себе всю текстильную отрасль Франции и побеждала при экспорте, что уже не удавалось классическим ткацким фабрикам, которые все позакрывались.

Перед десертом они захотели сыра. Крутили тяжелый поднос с широким ассортиментом, и у нее возникло впечатление, будто все давало ей понять, что ей тут нечего делать, что все ее осуждало, что она должна быть скорее дома. Хотя бы потому, что сегодня вечером Ричард в Лондоне, а Вани все меньше и меньше нравится оставаться в квартире после восьми часов вечера и одной проводить ночь с детьми. Она говорит, что ей страшно в этом старом полупустом доме посреди Парижа, она дрожит в этих старых камнях из-за грабителей, из-за призраков. А с тех пор как она увидела там воронов, стало еще хуже, няня утверждала, что нехорошо спать рядом с их гнездом. «В Шри-Ланке этих «джунглевых воронов» не любят и боятся, как чумы, у них когти длинные, как клюв…» Если бы остальные жильцы дома ее слышали, она бы их всех переполошила, только Ричарду удавалось посмеяться над нянькиным вздором, он ее нарочно подначивал, зная, что она обязательно хватит через край: «А еще они болезнь могут накликать, вот сами увидите, когда у малышей понос случится, точно вам говорю…»

Вчера, оказавшись между нянькой с ее страхами, своим ускользающим компаньоном и Ричардом, который не ночевал дома, Авроре пришлось проявить твердость, чтобы не отменить эту поездку, найти силы, чтобы узаконить свое право. Ее работа ничуть не менее важна, чем работа Ричарда, а в некотором смысле даже более необходима. Он сделал свою карьеру в большой группе, в структуре, где полномочия равномерно распределены среди сотрудников, тогда как под началом Авроры было шесть непосредственно зависевших от нее работников и все лежало на ее плечах. Всякий раз при посещении какого-нибудь завода она была вынуждена уезжать на целые сутки, но это было очень важно – посещать поставщиков, видеть ткани на месте, все досконально объяснять изготовителям, ради уверенности, что ее хорошо поняли.

После десерта пришлось еще взять кофе и две водки. Ее посадили в конце стола, рядом с инженерами и генеральным директором, но, хотя они и относились к ней как к важному клиенту, всем было прекрасно известно, что она предлагает им работать с ничтожными объемами. Тогда, чтобы набить себе цену, ей пришлось убеждать их, здесь и сейчас, с рюмкой сливовой водки в руке, что для них было бы весьма лестно щегольнуть образчиками кутюрной одежды в своем каталоге, это повысило бы их до ранга поставщиков престижных товаров, да и в делах они тоже нашли бы свою выгоду. Только в отношении расценок они оказались несговорчивы и даже после двух часов за столом стояли на своем, говорили с ней так же, как в течение года торговались с клиентами, делающими многокилометровые заказы, так что ее доводы не достигали цели. Чем больше все это затягивалось, чем больше выпивалось рюмок под кофе, тем увереннее они брали над ней верх. У Авроры возникло чувство, что их смех подавляет ее, это было то же самое чувство, которое донимало ее вот уже два месяца – ощущение, будто над ней нависают. И это приводило ее в полную растерянность, даже сегодня вечером за этим столом ей с трудом удавалось скрыть свое смятение, ведь по сравнению со страхом, который беспрестанно растет в тебе, ты становишься такой маленькой. Иногда, всего лишь отступив назад, она прекрасно чувствовала, как хрупки все части ее жизни: компания, близнецы, брак с Ричардом, который все чаще бывает в разъездах и поднимается по карьерной лестнице все выше, он уже так высоко, что становится недоступным. И она сама, рвущая себе жилы, чтобы дело продвигалось, чтобы стрясти деньги с клиентов и заплатить работникам. Рвущая себе жилы ради того, чтобы вновь мотивировать своего компаньона, подозревая, что тот готовит ей подлый удар в спину. Рвущая себе жилы, чтобы успокоить других, продолжая создавать модели и снижая издержки… Да, иметь свой бренд – прекрасное приключение, но в нем нет ни малейшей легкости.

Она вышла на крыльцо покурить, блуждая взглядом по этой большой, погруженной в темноту площади, где только иней высвечивал асфальт. Не считая нескольких машин, ресторанная стоянка была совершенно пуста. Аврора озябла, и тут вместе с холодом к ней пришла догадка: в ее жизни что-то разладилось, она перешла от одной эпохи к другой, к неудаче, которая вдруг приняла черты этого зловещего декора. Да, в последнее время что-то перевернулось, словно настала пора расплачиваться за те годы, когда все шло гладко. Она опять вспомнила о кошках, висевших в руках недавнего колосса, о невыносимой улыбке этого мужчины, уверенного в своей силе. Он как те мужчины, с которыми она сегодня ужинала. Потом воспоминание об этом типе смешалось с образами заводов, которые весь день давили ей на психику, словно вся ее будущая жизнь будет состоять из одних лишь унылых поездок, унижений, пустынных автостоянок и обезлюдевших городов, и всякий раз люди будут говорить с ней только о цифрах, безработице, тревожном будущем…