Даниэль Кельман - Слава

Три новых голосовых сообщения. Дочь просила забрать ее из танцкласса. «Удивительно», – подумал Эблинг. Он даже и не знал, что та занимается балетом. Какой-то мужчина просил ему перезвонить; кому была адресована эта просьба, самому Эблингу или кому-то еще, было неясно. Наконец, некая женщина интересовалась, куда это он запропастился. Ее глубокий, мурлычущий голос был ему совершенно незнаком. Только он собрался снова отключить сотовый, как тот опять зазвонил. Номер начинался с «+22». Что это была за страна, Эблинг тоже не знал. Знакомых за границей у него не было – только кузен в Швеции и одна полная пожилая дама в Миннеаполисе, каждый год славшая ему к Рождеству фотографию, на которой она, ухмыляясь, поднимала бокал. «За моих дорогих Эблингов!» – традиционно значилось на обратной стороне. Ни он, ни его жена толком не знали, чья она была родственница. Эблинг решил принять вызов.

– Ну как, увидимся в следующем месяце? – спросил какой-то мужчина. – Ты ведь поедешь на фестиваль в Локарно? Ральф, они без тебя не справятся. Только не при нынешних обстоятельствах. Ты же это понимаешь?

– Видимо, буду, – ответил Эблинг.

– Ох уж этот Ломан. От него можно было ожидать! Ты не говорил с коллегами из «Дегетеля»?

– Пока нет.

– А пора бы уже, пора! Поездка в Локарно нам бы очень помогла, как и три года назад в Венецию, – рассмеялся мужчина. – Как у тебя вообще? Что, все-таки Карла?

– Ага, – ответил Эблинг.

– Ну и свинья же ты, старик, – сообщил собеседник. – Поверить невозможно!

– Вот и я того же мнения, – ответил Эблинг.

– Ты что, простужен? Голос у тебя какой-то странный.

– Я просто… сейчас занят кое-чем. Я перезвоню.

– Ладно, не переживай. Ты, похоже, неисправим – да, старик? – ответил мужчина и повесил трубку.

Прислонившись к стене, Эблинг потер лоб. Ему нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя и вновь осознать, что вокруг столовая, а рядом коллеги поедают шницели. Мимо прошел Роглер с подносом в руках.

– Приветствую, Эблинг, – бросил он. – Все в порядке?

– Еще бы, – ответил тот и выключил телефон.

Во второй половине дня вид у него был отсутствующий. Вопрос, какая именно деталь была неисправна и каким образом могли возникнуть те неполадки, что отметил продавец на листке неисправностей (записи с трудом поддавались расшифровке: «Клиент сообщил, что нажал реcет, потому что откл. рядом с дисплеем, потом ничево не показ.») , его сегодня просто не волновал. Вот, оказывается, что это было за чувство – радостное ожидание.

Он растягивал удовольствие. Не включал телефон, пока ехал в электричке домой, не включал, пока покупал в супермаркете огурцы. Телефон спокойно лежал в кармане, пока он сидел за ужином с Эльке и двумя детьми, пинавшими друг друга ногами под столом. Но все это время Эблинг думал о нем не переставая.

Потом он спустился в подвал. Пахло сыростью, в одном углу стояли один на другом ящики с пивом, в другом – временно разобранный шкаф из «Икеи». Эблинг включил телефон. Два сообщения по голосовой почте. Но не успел он их прослушать, как телефон вновь задрожал: кто-то звонил.

– Слушаю.

– Ральф!

– Слушаю!

– Это что такое? – расхохоталась она. – Ты что, играешь со мной?

– В жизни не стал бы.

– А жаль!

Рука его задрожала.

– Ты права. Вообще-то я с удовольствием бы… С тобой…

– Так-так?

– Поиграл.

– Когда?

Эблинг оглянулся. Подвал этот он знал как свои пять пальцев, и даже лучше. Каждый из лежавших в нем предметов он принес сюда сам.

– Завтра. Скажи, где и когда. Я буду.

– Ты это серьезно?

– Вот сама и выясни.

На том конце он услышал глубокий вдох.

– В «Пантагрюэле». В девять. Бронь на тебя.

– Будет сделано.

– Но ты ведь понимаешь, что мы поступаем неразумно?

– А кого это волнует? – ответил Эблинг вопросом на вопрос.

Вновь расхохотавшись, она повесила трубку.

Той ночью он впервые после долгого перерыва прикоснулся к жене. Вначале она пришла в растерянность, затем спросила, что на него нашло и не пил ли он, но потом поддалась. Продлилось это недолго, но, пока он лежал на ней, ему казалось, что они заняты чем-то непристойным. Эблинг почувствовал, как ее рука колотит его по плечу: она задыхалась. Он извинился, но прошло еще несколько минут, прежде чем он выпустил ее и скатился на бок. Включив свет, Эльке укоризненно взглянула на него и удалилась в ванную.

Разумеется, ни в какой «Пантагрюэль» он не пошел и телефон на следующий день не включал, а в девять вечера смотрел с сыном по телевизору футбол; играла вторая лига. По телу его словно пробегали электрические разряды – чувство было такое, будто его двойник, представитель его самого в иной вселенной, в этот момент посещал дорогой ресторан, встречался с высокой, красивой женщиной, ловившей каждое его слово, смеявшейся его остроумным выпадам и то и дело будто нечаянно касавшейся его руки своей рукой.

Во время перерыва он спустился в подвал и включил телефон. Новых сообщений не приходило. Он подождал. Никто не звонил. Подождав полчаса, он выключил сотовый и пошел спать; делать вид, что его по-прежнему интересует игра, он был уже не в силах.

Сон не шел, и вскоре после полуночи он поднялся и босиком, в одной майке спустился опять в подвал. Включил телефон. Четыре сообщения. Но прежде чем он успел их прослушать, раздался звонок.

– Ральф, – сказал какой-то мужчина, – прости, что так поздно… Но дело важное. Мальцахер утверждает, что вы послезавтра встречаетесь. Проект под угрозой! Моргенгейм тоже обещал присутствовать. Ты ведь знаешь, что поставлено на кон!

– Какая мне разница, – ответил Эблинг.

– Ты что, с ума сошел?

– Вот и выясним.

– Нет, ты и впрямь сумасшедший!

– Моргенгейм блефует, – произнес Эблинг.

– А ты смелый человек, ничего не скажешь.

– Да, – ответил Эблинг. – Совершенно верно.

Только он было собрался включить автоответчик, как телефон снова зазвонил.

– Не стоило этого делать.

Голос ее звучал сдавленно и хрипло.

– Если б ты только знала, какой у меня был сегодня ужасный день.

– Не ври.

– Зачем мне врать?

– Ведь это все из-за нее! У вас ведь с ней… снова… наладилось, да?

Эблинг промолчал.

– Хотя бы признайся!

– Не говори глупостей!

Он задумался, какую из женщин, которых он знал теперь по голосам, та могла иметь в виду. Хотелось бы ему побольше знать о жизни Ральфа – ведь, в конце концов, в некоторой степени это была теперь и его жизнь. Чем он занимался, чем зарабатывал на жизнь? Почему кому-то доставалось все, а кому-то – ничего? Некоторым столько всего удавалось, а других преследовала неудача – но к личным заслугам это мало имело отношения.

– Прости, – тихо произнесла она. – С тобой иногда… бывает непросто.