Орели Валонь - У нас все дома

Соседи к этому давно привыкли и слушаются ее беспрекословно. Вот, например, семидесятилетние подлизы мадам Жоли, Берже и Жан-Жан, вообще ходят у нее по струнке. Мадам Клодель чересчур активничает, несмотря на свои девяносто лет, но поскольку ее хорошее воспитание уже не нуждается в доказательствах, она тоже общей картины не портит. Остальные жильцы, увы, меньше поддаются дрессировке. Стоит кому-нибудь из них пройти мимо ее окошка, как консьержка совершает марш-бросок к мусорным бакам. Если, не дай бог, они хоть в чем-то нарушили правила сортировки мусора, кинув, скажем, банановую кожуру в смешанный бак, а не в пищевые отходы, то она мгновенно звонит им в домофон, а то и прямо в дверь либо приклеивает на нее стикер.

Да, работа у мадам Суареш неблагодарная, ей редко кто спасибо скажет, но зато сколько пользы для коллектива. Не будь ее, все бы пошло насмарку на вверенной ей территории. Вопрос в том, отдают ли себе в этом отчет жильцы дома номер 8 по улице Бонапарта. Догадываются ли соседки, какое им счастье привалило в лице такой подружки, как мадам Суареш? Да и ее муж, этот ноль без палочки, мог бы выразить ей признательность за то, что живет в таком прекрасном доме и ее стараниями наконец стал человеком. А все потому, что в доме номер 8 по улице Бонапарта правит бал мадам Суареш, унаследовавшая должность консьержки от матери. Она важно обходит дозором свои владения и ведет во дворе прием населения.

Канителиться не в ее правилах, так что она спешит разделаться с текущими делами и вернуться на свой наблюдательный пункт.

Сидя в засаде у окошка, мадам Суареш наблюдает за жизнью всех и каждого в ее доме. Кто куда, кто с кем. Ей все известно, она давно изучила привычки своих подопечных. Поговаривают даже, что она заносит их проступки в специальную записную книжку черного цвета. Она практически не отлучается со своего поста и знай себе строчит на швейной машинке разноцветные пальто для Рокко, ее чихуахуа. Выходит она только два раза в день, и то скрепя сердце, чтобы выкатить мусорные баки и разнести почту. Больше всего времени у нее уходит на то, чтобы положить письма на коврики у дверей, это занимает ровно четверть часа.

Мадам Суареш славится своей пунктуальностью. Когда почтальон опаздывает, она ставит ему на вид. Ведь даже если эти пятнадцать минут приходятся на окна в ее расписании, то есть на часы пониженной активности, мадам Суареш рискует проворонить какое-нибудь правонарушение или любопытные перемещения в пространстве. А на мужа рассчитывать не приходится, он категорически отказывается ее замещать, хотя мог бы и запротоколировать эти драгоценные минуты. И отговорки у него вечно одни и те же: “А мне казалось, моя нога не должна ступать в комнату мадааам ”.

Поэтому, раскладывая почту, консьержка вынуждена торопиться, и ей некогда здороваться направо и налево. Ну, допустим, она не прочь поболтать, но не все же время и уж точно не с кем попало. Жилец жильцу рознь. Плюс месье Брюн.

Мадам Суареш ненавидит Фердинана Брюна. С той самой минуты, как он и его собака переступили порог подведомственного ей дома. Ни тебе здрасте, ни до свидания, дымит сигарой в местах общего пользования, мусор не сортирует, включает пылесос именно в тот момент, когда она наконец вышла во дворик на перекур в компании своих товарок и чихуахуа. Мадам Суареш убеждена, что он использует четверть часа ее ежедневного отсутствия для совершения противоправных действий, просто чтобы ее позлить. Ей еще ни разу не удалось застукать его на месте преступления, но она над этим работает.

Все мальвы, окаймляющие дворик, прекрасно себя чувствуют, за исключением тех, что растут под балконом месье Брюна. Она готова поспорить на свою шубу, что он поливает их гербицидами. Или вот взять, например, лампочки на лестнице – на этаже Брюна они перегорают каждый месяц. И всякий раз, когда она возвращается после своего почтового обхода, ступеньки почему-то мокрые и скользкие. Что уж говорить об огромных собачьих какашках прямо напротив дома, перед школой. Это, понятное дело, испражнения его мерзкой суки, точнее не скажешь. Она и самого Брюна-то с трудом выносит, а уж псину его и подавно, это чудище повергает в дрожь ее лапочку Рокко и кота мадам Берже, но главное, ее несчастных канареек. В прошлом году шесть из них подохли, а все потому, что боялись этой зверюги , так она считает. Ветеринар ее версию не подтвердил, но она-то знает, что говорит.

Чтобы не прослыть грубиянкой, мадам Суареш, положив почту на коврик у двери старика, неизменно произносит: “Добрый день, месье Брюн”. Только этот хам ни разу ей не ответил! Вообще ни разу, хотя наблюдает за ней изнутри в глазок. Но она не сдается, будучи уверенной, что ее приветствие портит ему настроение.

Однако дальше так продолжаться не может. Мадам Суареш поклялась себе в этом в день гибели любимой пташки. Ей как домоправительнице следует принять надлежащие меры. Так что, вступив в сговор со своими приспешницами, она выработала план по скорейшему выселению Брюна. После ежедневных обедов тет-а-тет с Жан-Пьером Перно [1] Жан-Пьер Перно – ведущий первого канала французского телевидения, в том числе дневного выпуска новостей. (Здесь и далее – прим. перев.) они выходили во дворик, устраивая себе краткий перерыв на ультрафиолет и никотин, и держали совет, пользуясь тем, что за шумом пылесоса Фердинан не мог расслышать ни слова.

Фердинан Брюн стал хуже слышать. Он не особо заморачивался по этому поводу, ведь ему и поговорить-то не с кем. Но, будучи ипохондриком, он рисовал себе мрачную картину полной глухоты, как у того знаменитого композитора, то ли Моцарта, то ли Бетховена, всех не упомнишь. Дело в том, что Брюну никогда не везло. Все изначально пошло не так, и его вины в том нет.

Фердинан Брюн родился в пятницу тринадцатого. Его мать очень старалась продержаться еще пару часов, но за двадцать минут до полуночи вынуждена была лицезреть удручающую мужскую стать своего нежеланного отпрыска. Новоиспеченная мамаша решила тогда записать его четырнадцатым числом вместо тринадцатого, как тогда было принято, от греха подальше.

Но невзгоды преследовали Фердинана всю жизнь, а женщины, к которым он успевал привязаться – скорее, конечно, по необходимости, чем по собственному желанию, – от него сбегали. Первой была его мать, которая хоть и не бросила его при рождении, но все-таки умерла два года спустя при родах его младшей сестры, которая к тому же оказалась мертворожденной. За ней последовала бабушка, занявшаяся воспитанием внука после смерти матери (отца своего он никогда не видел), она скончалась в больнице от гриппа, хотя поступила туда со сломанной ногой. И наконец, жена, выжав все, что могла из него самого и его зарплаты за сорок лет работы на заводе, сбежала с первым встречным, стоило ему выйти на пенсию.