Адриана Трижиани - Поцелуй, Карло!

Ники и Пичи ехали на велосипеде по Южной Девятой улице. Пичи придерживала шляпку одной рукой, а другой ухватилась за раму, пока Ники лавировал в потоке машин. Когда они добрались до «Стейков Пэт», он мягко притормозил.

Пичи спрыгнула и ждала, пока Ники прислонял велосипед к столу. Он приобнял ее, и они встали в очередь за сэндвичами.

– Я заметил, что ты подружилась с какой-то зрительницей.

– Ага. Милая дама. И тоже работает в «Уонамейкере».

– В бухгалтерии?

– Не-а. В отделе продаж. Она дала мне свою визитку. Никогда не видела ее раньше, но заметь: заведует секцией новобрачных. Это ли не судьба? Я подумала, что нам надо вместе туда сходить.

– Как только захочешь.

– Ну, на самом деле надо сначала назначить день свадьбы, а то бывает, что набежит толпа случайных людей, которые, может, и не собираются жениться, и в результате отдел завален бумажками без всякой выгоды. Мы должны представить настоящий список гостей, чтобы подписаться на сервиз от «Роял Альберт» с росписью «английский ситец»…

– Позволь, я догадаюсь: розовый.

– Естественно. Потом столовое серебро, «Уильямсберг» от Тоула, и все остальное, необходимое молодым, вроде ведерка для льда, коктейльного миксера и пивных кружек из хрусталя. Нам надо шесть. Но я ничего не могу предпринять, пока мы не определимся.

– Пич, кажется, я знаю, куда ты клонишь, – поддразнил ее Ники.

– Все завязано на дату свадьбы.

– Понятно.

Ники нагнулся к окошку и заказал два сэндвича со стейком и моцареллой, ей без перца, себе с перцем, и две бутылки газировки на травах.

– Я подумала назначить свадьбу на двадцать девятое октября, – тихо сказала Пичи.

– Меня это устраивает.

– Точно?

– Мне нравится осень.

– Осенью прохладней, и гости могут одеться в бархат. Бархат – моя любимая ткань.

– Как скажешь, Пичи.

– Ты же знаешь мою маму. Единственное, что она требует, это чтобы свадьба состоялась в такое время, когда все носят одежду с длинными рукавами.

– Правда? Это все, что она требует? – пошутил Ники.

– Пусть и она получит удовольствие. Один Бог знает, как долго она ждала этого.

– Я не поленился и съездил в Уортон, поглядел на тамошние новостройки, – признался Ники.

– Правда?

– Я думаю, тебе очень понравится. Домики такие милые. Много места на задних двориках. Ну, для детей и пикников. Крепкие деревянные заборы. Можно покрасить в любой цвет или проморить под сосну или красное дерево, что угодно. Можно даже пустить вьюнок. И для садика хватит места. Как у тебя с садоводством?

– Мои помидоры похожи на помидоры, – заверила его Пичи.

– Хорошо. И готов поспорить, что соседство там из лучших.

– Наверное, молодожены, как мы.

– Наверное.

Пичи обвила Ники руками:

– Я так счастлива.

В окошке появился заказ. Ники рассовал бутылки по карманам и подхватил пакет с сэндвичами. Пичи вскочила на раму, и они покатили через мост к парку Фэйрмаунт, потом свернули и через Сад азалий направились к «Фонтану морских коней».

Институт искусств, величественное белое здание из песчаника, рядами огромных окон обозревавшее сады, подсвечивалось изнутри, делясь огнями с зелеными лужайками.

– Эй, наша скамейка свободна, – обрадовалась Пичи, хватая Ники за руку. – Это знамение: то самое место, где я сказала «да».

Ники поцеловал ее.

– Все к нам расположено.

– Я надеюсь.

– Так и есть, не сомневайся.

– У меня бывают мрачные мысли, все кажется, что-то пойдет не так. Не знаю, откуда они приходят. Просто приходят, и все. Понимаешь?

Пичи оборвала свисавшую нитку на юбке.

– Ну так избавься от них.

– Это не так легко. Я беспокоюсь о нас. А ты такой легкомысленный.

– Ты о чем это? Ты же моя девушка.

– Я знаю. И кольцо это подтверждает. – Она подняла руку и покрутила кольцо, украшенное бриллиантом. – Но вы, мистер, слишком уж дружелюбны с девушками.

– С какими девушками?

– А вот с этой Стеллой Корелли.

– Каллой Борелли.

– Ага, с ней. Между вами какие-то искры проскакивают.

– Какие искры! – Счастье, что Пичи не умела читать мысли, иначе она прочла бы, что Калла Борелли как раз сейчас танцует в лобной доле его мозга в одних трусиках. Ники открыл газировку и протянул одну бутылку невесте, отпил из другой. – Никаких искр нет.

– И не надо. Мой отец однажды изменил маме, и это оставило шрам.

– На тебе или на ней?

– На обеих.

– Я тебе верен, Пичи. Верен тебе.

– У меня нет свидетельств обратного. Но не испытывай меня. Я не для того прошла такой долгий путь, чтобы ты взорвал нас, как динамит в канализационной трубе.

– Никаких взрывов, мне хватило их во Франции. Но я надеюсь, тебя утешает мысль, что твои отец и мать с достоинством решили свою проблему.

– Почти. До суда дело не дошло, но…

Ники расстегнул воротник, чувствуя, что воздух отчего-то не выходит из трахеи.

– До суда?..

– Мама, может, и выглядит скромницей…

Ники еще глотнул газировки. «Скромница» – последнее слово, которое он употребил бы в описании будущей тещи. На самом деле к любым определениям надо было приставить «не» – неделикатна, неподъемна, немилосердна. Сущий молот для забивания свай.

– Но стоит бросить моей мамочке вызов, – продолжала Пичи, – она сражается, как дикий аллигатор. Заляжет на глубине и, когда ты ее меньше всего ожидаешь, откроет пасть и слопает.

– Что это значит? – пискнул Ники.

– Она проведала, где живет папенькина пассия, и навестила ее. Когда та женщина открыла дверь, мама сняла туфлю и стала бить врагиню по голове.

– Господи помилуй…

– Та выжила.

– Спасибо Создателю.

Пичи пожала плечами:

– Зато чуть не осталась без глаза.

– Что?

– Каблук пришелся рядом с глазницей, но только сломал ей нос. Вернее, не совсем сломал, но мамуля хорошо приложила, так что той леди пришлось его вправлять. Даже полиция приезжала.

Ники вскочил:

– Твоя мама привлекалась?

– Голосовать она все еще может. – Пичи достала сэндвичи из пакета. – Итак, мораль сей истории такова…

– Не открывать дверь, когда твоя мама снимает обувь?

– Ты смешной. Нет. Мораль такая: не стой у нас на пути.

– Да я и не собираюсь.

Ники снова уселся.

– Слушай, а что, если устроить нашу свадьбу в Институте искусств? Кому нужны эти допотопные банкетные залы? Будем не как все. Обожаю этот фонтан, – защебетала Пичи.

– А знаешь, я видел оригинал в Риме.

– Правда?

– Во время войны. В самом конце. Это работы одного скульптора – Бернини. Но наш фонтан подарил городу Муссолини.

– И мы его оставили?

– Филли получил фонтан еще до войны, в двадцать восьмом. Подарок не виноват, что его преподнес фашист. Кроме того, это дар не от него лично, а от всех итальянцев. Он просто был тогда у власти.