Адриана Трижиани - Жена башмачника

Adriana Trigiani

The Shoemaker's Wife

THE SHOEMAKER’S WIFE by Adriana Trigiani Copyright © 2012 by The Glory of Everything Company

© Мария Никонова, перевод, 2015

© «Фантом Пресс», оформление, издание, 2015

Катерина Ладзари шла через пустую площадь, фестончатый подол голубого бархатного пальто волочился по свежему снегу, оставляя на брусчатке бледно-розовый след. Тишину нарушал лишь тихий, ритмичный шорох шагов – с таким звуком просеянная мука ложится на старую деревянную доску. Со всех сторон серебряными кинжалами в оловянное небо вонзались Итальянские Альпы. Невысокое солнце едва просвечивало сквозь дымку – золотая булавочная головка на серой ткани. В утренних лучах, вся в голубом, Катерина походила на птицу.

Обернувшись с протяжным вздохом, она выпустила в холодный зимний воздух облачко пара.

– Чиро! – позвала она. – Эдуардо!

Катерина слышала, как смех сыновей эхом разносится по пустой колоннаде, но не могла понять, где они. Взгляд ее скользнул по колоннам. Это утро плохо подходило для игры в прятки. Катерина снова окликнула детей. Голова кружилась от наплыва дел: большие проблемы и маленькие поручения, несметное число мелочей, документов, в которых надо разобраться, ключей, которые надо вернуть. А еще нужно как-то распределить оставшиеся лиры, чтобы уплатить по счетам.

Первое, с чем сталкивается вдова, – бумажная канитель.

Катерина и представить себе не могла, что в первый день 1905 года будет стоять здесь одна, и впереди – ничего, кроме слабой надежды, что однажды все наладится. Все обещания, данные ей, были нарушены. Катерина посмотрела вверх: окно на втором этаже над обувной лавкой распахнулось, и какая-то старуха принялась вытряхивать лоскутный коврик. Катерина поймала ее взгляд. Женщина отвернулась, втащила коврик в комнату и захлопнула окно.

Из-за колонны выглянул Чиро, ее младший. Его зеленовато-голубые глаза были отцовского оттенка – глубокого и чистого, как море в Сестри-Леванте [1]. В свои десять – точная копия Карло Ладзари: большие руки и ноги, густые, песочного цвета, волосы. Самый сильный мальчик в Вильминоре. Когда деревенские дети спускались в долину за вязанками хвороста, Чиро всегда тащил на спине самую большую охапку – потому что мог ее унести.

Глядя на него, Катерина почувствовала, как защемило сердце: черты его лица напоминали обо всем, что она потеряла навсегда.

– Сюда! – Она указала на мостовую рядом со своим черным ботинком. – Немедля!

Чиро подобрал отцовский кожаный мешок и, подбежав к матери, позвал брата, прятавшегося за статуей.

Эдуардо, которому было одиннадцать, пошел в родню Катерины, Монтини, – черноглазый, высокий и гибкий. Подхватив свой ранец, он уже бежал к ним.

У подножия гор, в городе Бергамо, где тридцать два года тому назад Катерина появилась на свет, семья Монтини держала в лавке на Виа Борго-Палаццо печатный пресс – штамповала линованную бумагу для писем, изготавливала визитки и выпускала небольшие книжки. Еще у них был дом и сад. Когда Катерина закрывала глаза, она видела родителей, сидящих за столом в увитой виноградом беседке. Они ели рикотту и толстые ломти свежего хлеба с медом. Катерина помнила о них все: кем они были и чем владели.

Мальчики побросали свои сумки в снег.

– Прости, мама, – сказал Чиро.

Он смотрел на мать, точно зная, что она – самая прекрасная женщина в мире. Ее кожа пахла персиками, а на ощупь была как атлас. Длинные волосы ниспадали мягкими волнами. Совсем малышом, лежа у нее на руках, он любил крутить черный локон, пока тот не свивался в сияющий жгут.

– Ты сейчас такая красивая, – искренне сказал Чиро. Если Катерина грустила, он всегда пытался развеселить ее комплиментами.

Она улыбнулась:

– Каждый ребенок думает, что его мать красавица. – Щеки у нее порозовели от холода, а кончик орлиного носа стал ярко-красным. – Даже если это не так.

Катерина выудила из сумочки зеркальце и замшевую пуховку. Краснота исчезла под слоем пудры. Поджав губы, Катерина критически оглядела мальчиков. Поправила воротник Эдуардо и одернула рукава Чиро, попытавшись прикрыть запястья. Но пальто давно стало ему мало, и, как ни тяни, двум лишним дюймам на манжетах взяться было неоткуда.

– Ты все растешь, Чиро.

– Прости, мама.

Она вспомнила, как раньше им шили пальто по росту, а еще брюки из тонкого вельвета и белые хлопковые рубашки. В колыбелях ее мальчиков укрывали теплые стеганые одеяльца, распашонки были из мягкого хлопка, а пуговички на них – перламутровые. Деревянные игрушки. Книжки с картинками. Теперь же сыновья выросли из одежды, а новую взять неоткуда.

У Эдуардо лишь одна пара шерстяных брюк и пальто, которое ему отдал сосед. Чиро же носит добротную, но плохо сидящую на нем отцовскую одежду. Брюки на три дюйма длиннее, чем надо, и Катерина подвернула их, сметала на живую нитку – шитье не входило в число ее талантов. Ремень у Чиро, пусть и застегнутый на последнюю дырочку, все равно болтался на животе.

– Куда мы идем, мама? – спросил Чиро, когда они отправились дальше.

– Она тебе уже сто раз говорила, опять ты не слушал. – Эдуардо поднял мешок брата.

– Поэтому ты должен слушать за двоих, – напомнила ему Катерина.

– Мама ведет нас в монастырь Сан-Никола.

– Почему мы должны жить с монашками? – возмутился Чиро.

Катерина обернулась к сыновьям. Они смотрели на нее в надежде на объяснение, которое придало бы смысл таинственным событиям последних дней. Они даже не знали, о чем спрашивать, что именно им нужно выяснить, но нисколько не сомневались, что странному поведению матери есть причина. Днем Катерине не удавалось скрыть озабоченность, ночами же, думая, что сыновья уже спят, она плакала. Она написала множество писем – за одну эту неделю больше, чем за всю прежнюю жизнь на памяти детей. Катерина знала, что, открыв правду, разрушит их надежды – ведь она единственная, кто остался у них в целом мире. А в будущем Чиро вспомнит только голые факты, Эдуардо расцветит их фантазией. Ни одна из версий не будет правдой, так имеет ли это значение? Катерина не могла вынести свалившуюся на нее ответственность – принимать все решения в одиночку. Пребывая во власти горя, она тем не менее должна была сохранять здравомыслие и думать о будущем своих мальчиков. В теперешнем состоянии она не могла о них позаботиться. Катерина составила список фамилий, припомнила все связи своей семьи и семьи мужа – поименно каждого, кто мог бы помочь. Внимательно просмотрела этот список, понимая, что многие из этих людей, возможно, сейчас нуждаются в помощи не меньше нее. Бедность изъела этот край, вынудила многих спуститься с гор в Бергамо или Милан в поисках работы. После долгих раздумий Катерина вспомнила, что отец печатал молитвенники для каждого прихода в Ломбардии, вплоть до Милана на юге. Он делал это бесплатно, в качестве пожертвования в пользу Святой Римской церкви, и не ждал вознаграждения. Катерина воспользовалась оказанной прежде услугой, чтобы пристроить сыновей к сестрам монастыря Сан-Никола.