Ахмед Саадави - Франкенштейн в Багдаде

Нинос, конечно, не принял всерьез все эти сказки, но не стал перечить доведенной до нервного срыва жене и согласился на переезд. У него были и другие причины, чтобы с вторжением американцев в Багдад направиться в Эрбиль. Дочерей Илишу он в известность не поставил, а сама хозяйка не возражала против его отъезда, сделав вид, что ее это не касается. Скорее всего она была даже рада. То, что мать осталась одна в огромном пустом доме в центре неспокойного города, для дочерей стало настолько неожиданной новостью, что все их черные мысли и страхи разом выпрыгнули наружу, как черт из табакерки.

Тогда они созванивались с матерью каждое воскресенье по спутниковому телефону, установленному в церкви Святого Одишо. И если Умм Даниэль по какой-то причине не являлась, то их спешил успокоить отец Иосия. Сеанс связи длился, как правило, не больше минуты, поскольку священник заботился о том, чтобы все желающие прихожане, которых было немало, успели по нему поговорить. Через полминуты после начала разговора с любой из дочерей у нее разгорался спор, который достигал высшей точки кипения именно на шестидесятой секунде, когда связь обрывалась либо отец Иосия сам вытаскивал телефон из рук Илишу. Дочери якобы хотели прилететь в Багдад и увезти мать силой. Но это были просто слова, никогда не доходившие до конкретных дел. Вероятно, потому, что не так уж велико было их желание забрать мать к себе. Прерванный на полуслове разговор старушка продолжала вести сама с собой или хватала за руку какую-нибудь женщину в церкви и принималась горячо ей доказывать, что не может бросить родной дом и отправиться неизвестно куда. Отец Иосия поддерживал ее, так как считал, что оставаться здесь – религиозный долг каждого, иначе страна опустеет. Да и когда раньше ассирийцам жилось лучше? Но они терпели и продолжали здесь жить. Думать только о себе неправильно. Так говорил им отец Иосия в своих проповедях.

Дочери сыпали угрозами, что приедут, заставят ее продать дом и увезут с собой. Но, в сущности, их обещания были пустым звоном. В январе отец Иосия попросил Илишу приютить членов семейства Санхиро, бежавших от конфессиональной чистки в одном из южных пригородов Багдада. Они заселились в ту же комнату, в которой когда-то жил Нинос Малико. Через несколько недель беженцы эмигрировали в Сирию и оттуда просили убежища в Европе. Однако после их отъезда бесследно пропали три ее кота. Раздувшийся труп четвертого она обнаружила на крыше и подумала, что животное задело осколком либо кот проглотил кусок тухлого мяса.

Полчаса Илишу рассказывала о своих питомцах и том, как в конце концов с ней остался один Набо. Затем неожиданно она заговорила об Абу Зейдуне, том партийном активисте, который затащил ее сына в армию и заставил воевать. Он сдавал властям дезертиров и уклонистов, как Даниэль, который отказывался брать в руки оружие и проходить военную подготовку в лагере. Мальчик мечтал получить музыкальное образование. Как он любил играть на гитаре! Хотя ему не все давалось легко, он бережно хранил инструмент в платяном шкафу… Абу Зейдун силой отвез его в лагерь, откуда Даниэля очень скоро бросили на передовую, и дальше от него вестей не было. С того самого времени Абу Зейдун стал ее заклятым врагом. Когда к дому привезли пустой гроб с остатками одежды Даниэля и какими-то личными вещами, Тидарос поднялся, вытащил гитару из шкафа и от отчаяния с размаху расколол ее об пол. Он не хотел ломать ее, единственную память, оставшуюся от сына, но в голове у него помутнело и он не смог сдержать себя.

Обломки гитары положили вместе с вещами в другой гроб, из красного тика, который специально заказал Тидарос, его и спустили в могилу. Щепки в пустом ящике, дом, из которого навсегда ушел единственный сын, и враг, расхаживающий по улицам с наглой ухмылкой и хлыстом в руках, которым он бил всех, кто преграждал ему путь. Люди в страхе разбегались, и только Умм Даниэль продолжала стоять и глядеть ему прямо в лицо. Она окликала его и проклинала при каждой случайной встрече. Так продолжалось до тех пор, пока сам Абу Зейдун не начал ее сторониться и прятаться, только завидев. Когда он проходил по Седьмой улице, то весь скукоживался, ожидая, что она выскочит из дома и обрушится на него с новыми страшными ругательствами. Перед свидетелями она пообещала, что в день смерти этого мерзавца принесет в жертву Всевышнему барана. Умм Даниэль дала еще один обет, но хранила его в тайне, боясь, что об этом узнает отец Иосия и пристыдит ее. Ее молчаливый гость стал первым, кому она об этом сказала.

Когда стемнело, Илишу закончила один свой путаный рассказ и приступила к следующему, растянувшемуся до глубокой ночи. Тысячу раз она повторила гостю, что сердцем знала, что он вернется, а ей никто не верил – ни кума Антуанет, ни сноха Явариш. Кто-то из родственников не дожил до сегодняшнего дня, другие уехали за границу. Она достала и показала ему в желтом свете лампы альбом со старыми фотографиями. Вот он в детстве стоит на хорах в церкви в нарядной одежде. Вот он в компании одноклассников в каком-то кафе. А вот он широко улыбается в спортивном костюме, поставив правую ногу на футбольный мяч и лихо подбоченясь. Так делали все мальчишки, копируя позу знаменитого бомбардира Али Казема. Иначе, как они думали, фотография выходила неудачной. На другом снимке, бледном, с пятнами от влаги, он стоял по центру среди игроков своей футбольной команды и пытался сзади обнять руками всех сразу… Гость долго всматривался именно в это фото, а когда закончил перебирать альбом, резко вскочил. Им овладело любопытство, и он пошел побродить по другим комнатам дома. Илишу же осталась сидеть на диване, рассматривая неподвижное изображение своего покровителя. Она предчувствовала, что в эту ночь оно не оживет и святой ничего ей не скажет.

Раздался грохот падающей посуды. Наверняка в темноте он обо что-то споткнулся. Затем заскрипела лестница: он поднимался по ступенькам наверх. Через несколько минут он спустился с какой-то вещью в руке и наскоро спрятал ее в карман брюк. Вдруг он заговорил! Наконец она услышала его голос! С хрипом он проговаривал слова так, будто открывал рот в первый раз за всю жизнь. Речь давалась ему с трудом. Он сообщил ей, что ему надо отойти. Она уже собиралась спросить у него: «Куда же? Ты только вернулся! Зачем куда-то идти? Все, кто выходит через эту дверь, уже не возвращаются! Как будто, переступая порог, проваливаются в никуда!» Она была готова кричать… Но вместо этого Илишу, онемев, ухватилась за край его зеленой рубашки. Она прикоснулась к его руке, показавшейся ей безжизненной, как ветка усохшего дерева, захотела взглянуть ему прямо в лицо, но ничего там не увидела, потому что было слишком темно. Он отвел глаза. К нему подошел кот и, сладко мурлыча, стал тереться об его ногу.