Хэрриет Эванс - Дикие цветы

– Мне жаль, Корди, но она… она умирает.

– Она всегда умирает, Бен, уже много лет.

– В этот раз все не совсем так. – Он прокашлялся. – Корди, ей осталось всего несколько месяцев – и это в лучшем случае. У нее опухоль мозга. Глиома-бабочка [14] Глиома-бабочка – злокачественная опухоль мозга, симметрично растущая в обоих его полушариях. , вот как она называется. Поэтично, правда? Уже четвертая стадия, и врачи говорят, делать операцию нет никакого смысла. – Его голос звучал еле слышно.

Воцарилась тишина, которую нарушали только статические потрескивания на линии.

Корд сглотнула.

– Я… я не знала.

– Я понимаю.

– А химиотерапия?

– Мы с Лорен спрашивали у нее. Но она не хочет. Врачи говорят, терапия даст ей еще немного времени – но не больше, чем несколько месяцев. А переносить ее очень тяжело.

– О, мама… – Корд закрыла глаза и на секунду снова ощутила нежные прикосновения тонких белых рук матери, поглаживающих ее затылок, ощутила запах духов, сирени и розы, увидела блеск золотисто-рыжих волос. Печаль пронзила ее сердце. – Бедная мама.

– Ты знаешь, она в порядке. Как бы странно это ни звучало. Она любит свой дом престарелых, и там о ней будут заботиться до конца. Я думаю, что она… как ты сказала… умирала годами, и вот ей показали, где выход, и это для нее почти облегчение. Ох, Корд… Прости меня за… – Голос на мгновение прервался. – Извини, что снова сообщаю такие новости, Корди.

Голова закружилась, и Корд прижала прохладную руку ко лбу. Она понятия не имела, что ответить.

– И вот еще что. Она хочет тебя увидеть-говорит, у нее что-то для тебя есть… Что-то, связанное с Боски.

– А что с ним?

– Он… он будет твоим, когда ее не станет. Папа оставил его тебе.

– Мне? – Корд оперлась свободной рукой о стену, чтобы не упасть. – Бо… Боски?

Как же приятно было снова ощущать это слово на языке, снова наслаждаться знакомым названием, сладостью давно забытых фраз « Когда мы были в Боски » или « Прошлым летом в Боски »… Ее импровизированный календарик для отчета летних дней, запах-сосна и лаванда; теплое сухое дерево и морская соль-вот каким Боски был на вкус, и она все еще прекрасно помнила это.

– Сегодня они оценили дом, так что можешь решить, что с ним делать, когда она… – Бен замолчал. – В общем, она просто хочет увидеть тебя, Корд. Объяснить кое-что.

– Что же?

– Понятия не имею. – Впервые за время разговора она услышала раздражение в голосе брата. – Она говорит, что тебе нужно увидеться с ней всего лишь один раз, чтобы она могла все объяснить. А потом, если дом тебе не нужен, я смогу взять все хлопоты по продаже на себя.

– Это нечестно, у тебя ведь тоже должна быть доля… – начала она.

– Знаешь, мне все равно, – сказал он резко. – Просто приезжай. Завтра. Девочки тоже будут там, твои племянницы. Ты не виделась с ними десять лет. – Его голос звучал опустошенно. – Боже, Корди, познакомься хотя бы с Лорен-она моя жена, и вы никогда не встречались. Приезжай к маме в последний раз. Ты должна.

– Нет.

– Но как ты можешь?…

Она прервала его:

– Я не могу, Бен. – Она пыталась говорить спокойно. – Не надо. Я действительно не могу.

– Не можешь, потому что работаешь? По уважительной причине? Или просто потому, что не хочешь?

– По обеим. И ни по одной. – Она издала звук, напоминающий смех и рыдание одновременно.

– Ты была мне ближе всех-всех в этом мире, а теперь я просто не узнаю тебя, Корд.

От искреннего замешательства в голосе Бена у нее сжалось сердце. А еще от невыносимости обмана, огромной, омерзительной паутины лжи, которую она плела годами, чтобы скрыть от него правду…

– Я сегодня ездил туда, сразу после того, как ушли агенты по недвижимости. Дом абсолютно пуст, разве что фото на стенах. На одной из них мама и ты с Мадс после того, как она дала ей новую одежду. Это наше первое лето с ней…

Корделия закрыла глаза, вжимаясь в холодный церковный камень, словно загнанное в угол животное, ее живот пронзило болью.

– Все эти воспоминания… Дом в ужасном состоянии, и все же… – Он умолк. – Хорошо, скажу начистоту. Я просто чертовски хочу увидеть тебя, вот и все.

Она сглотнула, держась за пыльный аналой, уложенный в углу захламленной ризницы. С огромным усилием она сказала:

– Я никуда не поеду, Бен. Позвони мне… Позвони мне, когда она умрет.

Он начал что-то говорить-что-то про папу, – но Корд прервала связь. Она стояла, уставившись на телефон, затем дрожащими руками выключила его.

Она знала, где он стоял, когда говорил с ней. У выхода к пляжу за домом, где темные сосны вздымались стеной, и недалеко от конюшен-от дорогой Клоди с шелковистой серой мордой, которую она так любила поглаживать. Он стоял рядом с живой изгородью, которая сейчас, прямо сейчас, вероятно, была полна упругой ежевики ранней осени, обжигающей, как ледяная вода, и сладкой, как поцелуй. А в верхней части переулка находились телефонная будка и пляжная лавка, где продавались пластиковые мячи, сачки для ловли креветок и леденцы на палочке. Поход сюда за булочками с глазурью стал первой в ее жизни самостоятельной экспедицией. Она помнила его, как вчера: хруст песка на каменном полу, запах пирожных, выдубленная морем кожа, крем для загара… И возвращение домой по щербатой дорожке, и облегчение, когда впереди показались ворота Боски, и гордость отца за нее:

– Малышка Корд! Маленький храбрец!

Корделия не плакала, когда потеряла отца и своего лучшего друга. Она не плакала, ни расставшись с Хэмишем, ни позднее, когда поняла, чего лишилась, бросив его. Она не плакала, придя в себя после операции на горле, чтобы обнаружить, что та не удалась, и не проронила ни слезинки из-за преследовавших ее снов – тех, что с издевкой показывали ей жизнь, которая могла бы у нее быть. Но сейчас она плакала, рыдала навзрыд, закрыв лицо руками и широко открыв рот, как ребенок.

Она знала, что нужно вернуться домой, в безопасность квартиры, и снова остаться одной. Быстро, как только могла, Корд трясущимися руками cхватила сумку и бархатное платье и вырвалась в тишину улиц, бросившись прочь от церкви, ни капли не заботясь о том, что кто-то мог ее заметить.

Она обрадовалась пустоте поезда надземки, который понес ее обратно в Западный Хэмпстед. Корд видела свое отражение в темном от грязи окне напротив: бледное лицо, опухшие веки… Призрак-вот кем она была, призрак, оставшийся после другого, совсем не похожего на нее человека. Вернувшись домой, она отгородилась дверью квартиры от внешнего мира, сползла на пол и закрыла лицо руками.

Корд знала, что не сумеет заснуть-не сейчас, когда она снова оглянулась назад, в мрак прошлого. И тем не менее в эту душную ночь, лежа на кровати, горячая и беспокойная, сбросив одеяло, широко раскинув руки и невидяще глядя в потолок, она вспоминала только хорошие времена. Они были Дикими Цветами, и были так блаженны, так невероятно счастливы – разве нет? А потом она – потому что это ее, и только ее вина, – все разрушила. Умышленно, шаг за шагом она уничтожила семейное счастье. Счастье своей собственной семьи .