Рафел Надал - Проклятие семьи Пальмизано

Дом стоял как нельзя лучше, но двоюродным сестрам этого было мало, они тосковали по тем временам, когда в детстве пасли коз на окраинах Матеры. Борясь с ностальгией, они населили двор животными, и куры, кролики и голуби вскоре стали любимыми игрушками Джованны и Витантонио.

На воспитание детей также неявно влияла бабушка, Анджела Джустиниан, венецианка, в детстве привезенная в Апулию, когда семья последовала за отцом в его новом назначении. Вследствие замужества она стала главой клана Конвертини и никогда не забывала, что дети – отпрыски ее старшего сына и, значит, в них течет и ее кровь. Трагическая гибель Антонио на войне не могла помешать детям вырасти настоящими Конвертини. Семья процветала благодаря лесопромышленному предприятию и быстро вошла в число самых состоятельных в регионе. Дела на старинной семейной лесопилке пошли в гору, когда Антонио Конвертини Старший решил привозить ель из Австрии, а также стал брать крупные партии каштана из лесов Тосканы и Гаргано. Его скоропостижная кончина была внезапным ударом. Но когда закат предприятия казался уже неизбежным, вдова неожиданно для всех взяла бразды правления в свои руки и вдохнула в дело новую жизнь, добившись результатов лучше прежнего; особенно этому способствовало решение покупать русскую ель с берегов Волги, гораздо более прочную, чем австрийская.

Анджела сразу же проявила такой выдающийся характер и такую предпринимательскую смекалку, ставившую ее на голову выше мужчин-конкурентов, что в деревне ее стали называть «синьора Анджела», а некоторое время спустя – уже и просто «синьора». И никто не сомневался, что Анджела Конвертини была настоящей хозяйкой, синьорой, всей деревни Беллоротондо.

26 июля 1923 года двойняшкам исполнилось четыре. Это был День святой Анны, и вся деревня отмечала праздник своей небесной покровительницы. В разгар празднования дня рождения детей Франческе стало плохо. С того дня визиты к врачу участились, и наконец снимки показали худший из возможных диагнозов: туберкулез. Доната окончательно оставила дом Пальмизано на окраине Беллоротондо, в котором и без того жила лишь время от времени, деля его со своей свояченицей Кончеттой, и навсегда переселилась в дом на площади Санта-Анна, чтобы взять на себя попечение о теле и душе больной и детей. Синьора Анджела предприняла отчаянную попытку отправить Франческу в санаторий, но та отказалась наотрез, сказав, что нигде ей не будет лучше, чем дома, и никто не будет за ней ухаживать лучше двоюродной сестры. Она нашла бы и другие отговорки, потому что ни за что на свете не рассталась бы с малышами.

С той осени и до следующей весны длительные периоды в постели перемежались у Франчески эпизодическими улучшениями. Доната не отходила от нее. Вместе они вспоминали детство в Матере и строили планы на те дни, когда Франческа выздоровеет, хотя обе знали, что этого не произойдет и трагический исход – лишь вопрос времени. Тем не менее Доната не позволяла Франческе опускать руки. Каждую неделю она забивала кролика или курицу и заставляла больную подкрепить питательной едой силы, подтачиваемые болезнью, а по вечерам варила бульон из голубя и стояла у изголовья кровати, пока Франческа не выпьет его весь. Летом наступило одно из непредсказуемых улучшений, и в День святой Анны кресло-качалку больной даже вынесли во двор, чтобы она могла участвовать в праздновании дня рождения детей и посмотреть фейерверк, устроенный в честь святой покровительницы деревни.

Наметившееся выздоровление оказалось миражом. В сентябре Франческа снова слегла и уже не вставала. Ей стремительно становилось хуже, и доктор Риччарди подготовил семью к неизбежному концу. Больная исхудала до неузнаваемости. Кашляя, она пачкала платки кровью, а свистящие хрипы ее дыхания были слышны даже в самых отдаленных уголках дома и предвещали скорую смерть.

Вопреки прогнозу врача, наступило новое небольшое облегчение, и Франческа прожила весь октябрь и ноябрь. Декабрьским вечером накануне праздника Непорочного зачатия Девы Марии она сама поняла, что время пришло, послала за нотариусом Фини и продиктовала завещание. Ранним утром следующего дня она попросила привести к ней священника, отца Феличе, духовника семьи и брата Анджелы Конвертини, который соборовал ее. После полудня она позвала синьору Анджелу, обе заперлись в комнате, а через два часа они пригласили войти отца Феличе; вскоре прибыли также мэр Беллоротондо и нотариус, которые присоединились к собранию.

Был уже восьмой час, когда посетители разошлись. Доната вошла к больной и обнаружила, что та уже почти не дышит. Казалось, она дремлет, но на губах ее играла загадочная улыбка. Уловив шорох, Франческа открыла глаза. Она взяла двоюродную сестру за руки, и улыбка стала шире.

– Не волнуйся, Доната, все будет хорошо. А теперь приведи ко мне детей, я хочу попрощаться.

Она никогда не делала между ними различий и сейчас обняла так, словно оба ребенка были ее родными, и немного задержала их в объятиях: перед смертью ей хотелось напитаться их запахом и сохранить его навеки. Затем Доната увела детей и уложила спать. Когда она вернулась к изголовью кровати больной, Франческа все так же загадочно улыбалась, но глаза ее были снова закрыты. Она открыла их, услышав шаги.

– Они уснули? – спросила умирающая едва слышно.

– Да, помолились ангелу-хранителю и уже спят. Все эти дни они стараются не спать как можно дольше… Они не понимают, что происходит, но чувствуют, что что-то надвигается.

Франческа плакала. Доната припала к ней и стала целовать в глаза, в щеки. Их слезы смешались. Франческа попыталась отстраниться, чтобы заглянуть Донате в глаза, но силы уже покинули ее. Ей оставалось всего несколько мгновений, и она прошептала сестре на ухо:

– Я исполнила свое обещание. Теперь ты должна поклясться, что будешь обращаться с Джованной, как с родной дочерью.

И в ту секунду, когда Доната произнесла: «Клянусь», Франческа в последний раз попыталась набрать в легкие воздуха, но лишь беззвучно выдохнула и скончалась.

На похоронах Франчески Доната возглавляла траурную процессию вместе с синьорой Анджелой, и все восприняли это как должное, потому что считали ее полноправным членом семьи Конвертини. Доната вошла в церковь Иммаколаты, ведя за руку маленьких Джованну и Витантонио, и не отпускала их всю службу. И два часа спустя на кладбище Беллоротондо они все еще были вместе – со склоненными головами стояли перед впечатляющим семейным склепом Конвертини, сжавшись от страха и крепко держась за руки, словно горестные изваяния. Доната и Джованна были с ног до головы в черном; у Витантонио черный галстук и траурная нарукавная повязка резко выделялись на фоне белой рубахи.