Кирил Бонфильоли - Не тычьте в меня этой штукой

Так и тянулся этот долгий день. Однако, должен признать, счет минутам потерян не был. Я могу вытерпеть все, за исключением боли; мало того – меня крайне расстраивает одна мысль о том, что кто-то может намеренно делать мне больно и притом не морщиться. Эти люди, похоже, инстинктивно знали тот рубеж, на котором я решился вскричать «капиви» [22] Зд.: Ты знал! (искаж. ит.) , ибо когда я после этого пришел в себя, они уже снова надели на меня брюки, а в трех дюймах от моего носа маячил огромный стакан виски, и с поверхности жидкости мне подмигивал стеклярус пузырьков. Пока я пил, окружающие лица зыбко консолидировались: на вид – добрые, довольные мной, гордые мной. Я их не опозорил, понимал я.

– С вами все в порядке, Чарли? – участливо спросил Мартленд.

– Я немедленно должен отлучиться в уборную, – ответил я.

– И отлучитесь, мой дорогой мальчик, отлучитесь. Морис, поспособствуйте мистеру М.

Морис отвел меня в детский тубзик: детвора вернется из школы еще только через час, сообщил он. Я обрел некоторое утешение в белочках и зайках Маргарет Таррант [23] Маргарет Таррант (1888–1959) – английская художница, иллюстратор. . А утешение мне требовалось.

Когда мы возвратились в Гостиную, граммофон распространял, если угодно, «Лебединое озеро». У Мартленда ум незамысловат: вероятно, соблазняя продавщиц, он ставит на вертушку «Болеро» Равеля.

– Ну, выкладывайте, – нежно, чуть ли не ласково сказал он – таким он представляет себе абортмахера с Харли-стрит.

– У меня попа болит, – проскулил я.

– Да, да, – ответствовал он. – Но фотография.

– Ах, – глубокомысленно изрек я, качая головой. – Фоготрафик. Вывлыли мновиски наглодный жлудок. Выжзна шшояне обедал.

С этими словами я довольно театральным манером вернул им некоторое количество потребленного напитка. На лице Мартленда отразилась досада, но я решил, что на чехол его софы излияние подействовало благотворно. Следующие две или три минуты мы обошлись без дальнейшего ущерба для нашей новообретенной взаимности. Мартленд пояснил, что фотографию они и впрямь обнаружили – за Тёрнером в Национальной галерее в 5.15 утра. Она была заткнута за «Улисса, высмеивающего Полифема» (№ 508). Он продолжал, будто на судебном разбирательстве:

– На фотографии изображены э-э… две совершеннолетние особи мужского пола э-э… приходящие к соглашению.

– Вступающие во взаимодействие, вы имеете в виду?

– Вот именно.

– И одно из лиц оказалось вырезано?

– Оба лица.

Я встал и дошел до того места, где покоилась моя шляпа. Два чурбана не пошевелились, но как бы навострили уши. Вообще-то я далеко не в той форме, чтобы нырять в окна. Я отогнул ленту, оторвал краешек бортовки и протянул Мартленду крохотный фотографический овал. Он тупо взглянул на него.

– Что ж, мой дорогой мальчик, – мягко сказал он. – Нехорошо дразнить наше любопытство. Кто этот джентльмен?

Настал мой черед глядеть тупо:

– Вы в самом деле не знаете?

Он обозрел овал снова.

– Ликом ныне гораздо более волосат, – подсказал я.

Он покачал головой.

– Парень по фамилии Глоуг, – сообщил я. – Своим друзьям, по некой непристойной причине, известен как «Фугас». Он сам сделал этот снимок. В Кембридже.

Мартленд – неожиданно, необъяснимо – весьма и весьма озаботился. Равно как и его кореша – они вдруг все сгрудились, передавая из одних немытых рук в другие крохотное изображение. После чего все закивали – сперва неуверенно, затем убежденно. Выглядели при этом довольно забавно, но я слишком утомился, чтобы поистине этим зрелищем насладиться.

Мартленд развернулся ко мне – лицо его сулило пагубу.

– Полноте, Маккабрей, – изрек он, отбросив всю учтивость. – Выкладывайте на сей раз все. И быстро, пока я не вышел из себя.

– Сэндвич? – застенчиво попросил я. – Бутылочку пива?

– Позже.

– Ой. Ну ладно. Фугас Глоуг пришел три недели назад. Отдал мне свое вырезанное лицо и попросил хранить понадежнее – оно означало амнистию для него и деньги в банке для меня. Объяснять ничего не стал, но я знал, что он не вздумает и пытаться меня надуть – Джок приводит его в ужас. Еще Глоуг сказал, что впредь будет звонить мне каждый день, а если один пропустит, это будет означать, что у него неприятности, и я должен передать вам, чтобы спросили у Тёрнера в Национальной галерее. Вот и все. Насколько я знаю, Гойя тут ни при чем, – я просто ухватился за возможность шепнуть вам словцо. А у Фугаса действительно неприятности? Вы упекли его в свою проклятую Сельскую больницу?

Мартленд пренебрег ответом. Лишь постоял, глядя на меня и потирая щеку – скрежет при этом стоял гадкий. Я едва не расслышал, как он прикидывает, не вытянет ли из меня батарея немножко больше правды. Я надеялся, что нет: правду следует предоставлять тщательно отмеренными порциями, чтобы у Мартленда разыгрался здоровый аппетит ко лжи, подаваемой позднее.

Вероятно, он решил, что я не лгу, – пока, во всяком случае; быть может, ему просто хватило треволнений.

На самом же деле, он даже отдаленного понятия не имел, насколько ему придется поволноваться.

– Уходите, – в конце концов промолвил он.

Я взял шляпу, отряхнул ее, направился к двери.

– Не уезжать из города? – подсказал я уже у порога.

– Не уезжайте из города, – рассеянно отозвался он. Не хотелось напоминать ему о сэндвиче.

Я вынужден был пройти много миль, прежде чем отыскалось такси. Все дверные ручки у него были на месте. И я крепко уснул – сном доброго и преуспевающего лжеца. Боже милостивый, во что превратилась квартира. Я протелефонировал миссис Спон и сообщил ей, что готов к косметическому ремонту. Она приехала незадолго до обеда и помогла нам привести все в порядок – успех ее не испортил, – а после мы провели беззаботный час перед камином, выбирая чинц [24] Чинц – английский ситец, набивная хлопчатобумажная декоративная ткань с рисунком на белом или светлом фоне; используется для штор. , обои и прочее; а еще после все втроем расселись за кухонным столом и поглотили такую огромную жареху, какую немногие в наше время готовят.

Миссис Спон покинула нас, и я сказал Джоку:

– Знаешь что, Джок? – и он ответил мне:

– Не, чего?

– Я думаю, мистер Глоуг мертв.

– От жадности, должно быть, – эллиптически заметил мой камердинер. – И кто, по вашему разумению, его, стало быть, ухайдакал?

– Мистер Мартленд, полагаю. Но сдается мне, что в кои-то веки об этом пожалел.

– Э?

– Именно. Что ж, доброй ночи, Джок.

– Доброй ночи, мистер Чарли.

Я разделся и применил еще немного «Божественной помады» к своим увечьям. На меня вдруг обрушилась опустошительная усталость – со мной всегда так случается после пыток. Джок засунул мне в постель грелку, благослови его господь. Он понимает.