Луиза Пенни - Самый жестокий месяц

– Равновесие, – сказала она наконец. – В этом есть логика. – Она выпрямилась, словно переходя в другое настроение. – Я почувствовала это сразу, как только приехала сюда, в Три Сосны. И то же самое я чувствую здесь и сейчас.

Месье Беливо взял Мадлен за руку. Питер и Клара придвинулись друг к другу. Оливье, Габри и Мирна уселись потеснее. Клара закрыла глаза и попыталась почувствовать то зло, которое воспринимает Жанна. Но чувствовала она только…

– Умиротворение. – Жанна слабо улыбнулась. – С самого первого момента я чувствовала здесь огромную доброту. Прежде чем занять место в гостинице, я даже зашла в маленькую церквушку – кажется, она называется Святой Томас – и тихонько посидела там какое-то время. Там царят мир и удовлетворение. Это старая деревня со старой душой. Я читала мемориальные доски на стенах церкви, смотрела на витражное стекло. Эта деревня знала утрату, люди здесь умирали до времени – при несчастных случаях, на войне, в болезнях. Все это коснулось и Трех Сосен. Но вы воспринимаете это как часть жизни и не держите горечи в сердце. Эти убийства, о которых вы говорили… вы знали этих людей?

Все закивали.

– Но эти страшные происшествия, кажется, не очень огорчили или подавили вас. Напротив, вы выглядите счастливыми и спокойными. Вы знаете почему?

Они смотрели в огонь, в свои стаканы, на пол. Как объяснить счастье? Или удовлетворенность?

– Мы оставили это в прошлом, – сказала наконец Мирна.

– Вы оставили это в прошлом, – кивнула Жанна. – Но… – Она стала очень спокойной и посмотрела прямо в глаза Мирны. Без вызова. Скорее, ее глаза умоляли, просили Мирну понять следующий вопрос. – Где она теперь?

– Где чтó теперь? – переспросил Габри после минутного молчания.

Мирна прошептала:

– Наша печаль. Где-то ведь она должна быть.

– Верно. – Жанна улыбнулась ей, словно особо одаренному ученику. – Мы – это энергия. Мозг, сердце – они работают под воздействием электрических импульсов. Наши тела питаются пищей, которая преобразуется в энергию. Это делают калории. Вот это, – Жанна подняла руки и похлопала себя по стройному телу, – самая удивительная фабрика, и она производит энергию. Но, кроме того, мы – эмоциональные и духовные существа, а ведь это тоже энергия. Аура, флюиды – как бы вы это ни называли. Когда вы сердитесь, – она посмотрела на Питера, – разве вы не чувствуете в себе дрожь?

– Я никогда не сержусь, – сказал он, холодно встретив ее взгляд.

Хватит с него – наелся он этого дерьма.

– Вы сердитесь сейчас, я чувствую. Мы все это чувствуем.

Она посмотрела на остальных, но все промолчали из соображений лояльности к другу. Однако они знали, что она права. Они чувствовали его гнев. Питер излучал его.

Питера выводила из себя эта шаманка и выдавало собственное тело.

– Это естественно, – сказала Жанна. – Ваше тело испытывает сильные эмоции и посылает сигналы.

– Это верно, – произнес Габри, устремив на Питера извиняющийся взгляд. – Я чувствую, что ты рассержен и что все остальные здесь испытывают неловкость. А до этого я испытывал радость. Все были расслаблены. И это очевидно. Когда заходишь к комнату, полную людей, разве не чувствуешь это сразу же? Напряжены люди или испытывают радость – это висит в воздухе.

Габри оглядел присутствующих, и все закивали, даже месье Беливо.

– У меня в магазине быстро научаешься определять, что чувствуют люди. В плохом ли они настроении, встревожены ли, не представляют ли угрозу.

– Угрозу? В Трех Соснах? – спросила Мадлен.

– Non, c’est vrai [13] Это верно ( фр. ). , – признал бакалейщик. – Такого никогда не случалось. Но я настороже. На всякий случай. Я это чувствую, как только человек входит.

– Но это просто телесный язык и знание конкретных людей, – возразил Питер. – Это не энергия. – Он потряс пальцами у себя перед лицом и понизил голос, чтобы придать ему издевательскую нотку.

Месье Беливо хранил молчание.

– Вы не обязаны в это верить, – сказала Жанна. – Большинство людей не верит.

Она улыбнулась Питеру, и ему померещилось что-то покровительственное в ее взгляде.

– Хлеб, пущенный по воде, – неожиданно сказала она. – Когда мы избавляемся от энергии злости, то получаем вот это. Все очень просто.

Питер оглядел собравшихся. Все внимательно слушали Жанну, словно верили в эту ерунду.

– Вы говорили о равновесии, – напомнила Мирна.

– Да. Равновесие – это сама природа. Действие и противодействие. Жизнь и смерть. Все находится в равновесии. В том, что старый дом Хадли расположен рядом с Тремя Соснами, есть своя логика. Они уравновешивают друг друга.

– Что вы имеете в виду? – спросила Мадлен.

– Она хочет сказать, что старый дом Хадли – это темнота на фоне нашего света, – ответила Мирна.

– Три Сосны – счастливое место, потому что вы оставляете свои скорби в прошлом. Но далеко они не уходят. Прячутся на холме, – сказала Жанна. – В старом доме Хадли.

И внезапно Питер почувствовал это. Кожа на его руках натянулась, а волосы встали дыбом. Все, что он оставил в прошлом, имело следы когтей. И направлялось оно прямехонько в старый дом Хадли. Он был полон их страхов, их печали, их гнева.

– А почему бы нам не провести сеанс там? – спросил месье Беливо.

Все медленно повернулись и ошарашенно уставились на него, словно это камин вдруг заговорил и произнес самую невероятную вещь.

– Ну не знаю… – Габри неловко заерзал на месте.

Они инстинктивно повернулись к Кларе. Она не напрашивалась на эту роль, но как-то так получилось, что именно она стала душой сообщества. Невысокая женщина средних лет, уже начавшая полнеть, Клара являла собой редкое сочетание – была разумной и чувствительной. Она встала, взяла горсть орешков кешью, стакан с остатками виски и подошла к окну. В большинстве домов, выходящих на луг, свет уже не горел. Три Сосны погрузились в состояние покоя. Несколько мгновений Клара скользила взглядом по спящей деревне, потом уставилась на черную дыру на холме. Она постояла минуты две, прихлебывая виски, жуя орешки и размышляя.

Неужели старый дом Хадли полон их злости и печали? Не поэтому ли он привлекает убийц? И призраков?

– Я думаю, мы должны это сделать, – сказала наконец Клара и снова кинула взгляд в окно.

Пора было угомонить то зло, которым кишел этот дом.

Месье Беливо открыл дверцу машины для Мадлен:

– Вы уверены, что вас не нужно подвезти?

– Нет-нет, я в порядке. Нервы уже успокаиваются, – солгала она. Сердце ее по-прежнему колотилось, и она чувствовала себя изможденной. – Вы в целости и сохранности доставили меня к моей машине. Никаких медведей нам не попалось.

Он взял ее за руку. Его рука была как рисовая бумага – сухая и хрупкая, но в то же время твердая.