Луиза Пенни - Самый жестокий месяц

Бребёф покачал головой:

– Глупый ты человек.

– Высокомерный, упрямый, самоуверенный, – согласился Гамаш и направился к двери.

– Можешь забирать свою Николь, – сказал Бребёф, повернувшись спиной к Гамашу и глядя в окно.

– Merci [27] Спасибо ( фр. ). .

Гамаш закрыл дверь и направился в свой кабинет – ему нужно было сделать несколько звонков.

Оставшись один, суперинтендант Бребёф снял телефонную трубку и тоже позвонил:

– Говорит суперинтендант Бребёф. Тебе сейчас позвонят из кабинета старшего инспектора Гамаша. Нет, он ничего не подозревает. Он считает, что проблема в Николь.

Бребёф несколько раз глубоко вздохнул. Он дошел до такого состояния, когда при одном только виде Армана Гамаша у него появлялся рвотный рефлекс.

Инспектор Жан Ги Бовуар вел «вольво» по мосту Шамплена через реку Святого Лаврентия к шоссе, ведущему в Восточные кантоны – на юг, к американской границе. Когда около года назад предыдущий «вольво» Гамаша приказал долго жить, Бовуар предложил шефу купить «эм-джи», но шеф по какой-то причине решил, что Бовуар шутит.

– Так что там случилось?

– В Трех Соснах вчера вечером женщина умерла от испуга, – сказал Гамаш, поглядывая на сельский пейзаж.

– Sacré [28] Проклятье ( фр. ). . Так что же мы ищем? Призрака?

– Ты ближе к истине, чем можешь себе представить. Это произошло во время спиритического сеанса. В старом доме Хадли.

Гамаш повернул голову и посмотрел на худое красивое лицо своего молодого инспектора. Оно вытянулось еще больше, губы сжались и побелели.

– Вот проклятое место, – сказал наконец Бовуар. – Кто-то должен разрушить этот дом.

– Ты думаешь, в этом виноват дом?

– А вы разве так не думаете?

Для Бовуара это было странным признанием. Обычно такой рациональный и опирающийся только на факты, он не верил во всякие невидимые вещи вроде эмоций. Он был идеальным дополнением своего босса, который, по мнению Бовуара, слишком много времени тратил на то, чтобы копаться в мозгах и сердцах людей. Там обычно царил хаос, а Бовуар в этом плохо ориентировался.

Но если где-то в мире и сконцентрировалось зло, так это в старом доме Хадли. Бовуар вздрогнул всем своим сильным телом, ему внезапно стало не по себе. Он посмотрел на босса. Гамаш задумчиво разглядывал его. Их глаза встретились – спокойные темно-карие глаза Гамаша с почти серыми Бовуара.

– И кто же жертва?

Дорога от автострады до Трех Сосен была необыкновенно живописной и предательской. Машину трясло, подбрасывало на ухабах, кидало от одной выбоины к другой, и вскоре Бовуар и Гамаш стали чувствовать себя как яичница-болтунья.

– Осторожнее! – Гамаш показал на здоровенную яму в грунтовой дороге.

Пытаясь избежать этой ямы, Бовуар попал в еще бóльшую, после чего почти новый «вольво» прошелся по участку с глубокими рытвинами, словно по стиральной доске.

– Еще какие советы будут? – прорычал Бовуар, впившись глазами в дорогу.

– Я собираюсь через каждые несколько секунд кричать «осторожно!», – сказал Гамаш. – Осторожно!

И конечно, перед ними разверзся кратер, оставленный астероидом.

– Черт! – Бовуар резко крутанул руль. – Дом словно не хочет, чтобы мы до него добрались.

– И приказал дорогам не пропускать нас? – Даже Гамаш, всегда готовый побеседовать на экзистенциальные темы, решил, что это довольно удивительно. – Может быть, это последствия весенней оттепели?

– Вполне возможно. Осторожнее!

Они въехали в яму и дернулись вперед. Кренясь, закладывая виражи и бранясь, они медленно продвигались вперед, все глубже и глубже в лес. Грунтовая дорога петляла между сосновыми и кленовыми лесами, вдоль долин, поднималась по склонам невысоких гор. Они проезжали мимо речушек, набухших в весеннее половодье, мимо серых озер, которые совсем недавно расстались с зимним льдом.

Наконец они добрались до места.

Гамаш увидел впереди знакомый и странным образом успокаивающий вид машин криминалистов у обочины дороги. Старый дом Хадли пока оставался вне поля зрения.

Бовуар притормозил у заброшенной мельницы напротив дома. Гамаш открыл дверцу и почувствовал такой сладкий аромат, что закрыл глаза и замер.

Глубоко вдохнув, он сразу же понял, что это за запах. Свежая сосна. Молодые почки с новым, сильным запахом. Он надел резиновые сапоги, плащ поверх пиджака, на голову – твидовую шляпу. По-прежнему не глядя на старый дом Хадли, он направился к бровке холма.

Бовуар натянул свою кожаную итальянскую куртку на шерстяную водолазку и, проверив результаты в зеркале, обратил внимание, что он стройнее, чем представлял себе. Порадовавшись этому несколько мгновений, он догнал Гамаша, и вскоре они остановились плечом к плечу, озирая долину.

Это был любимый пейзаж Армана Гамаша. Вдали величественно поднимались горы, нависая друг над другом; их склоны были покрыты дымкой зеленоватых почек. Теперь Гамаш чувствовал запах не только сосен, но и самой земли. И другие благоухания доходили до его ноздрей. Терпкий густой аромат сухих осенних листьев, запах дымка из труб лежащей внизу деревни… и чего-то еще. Он поднял голову и снова сделал глубокий вдох, нарочито медленно. Оттуда, снизу, поднимались более ярко выраженные, хотя и едва ощутимые здесь ароматы первых весенних цветов. Самых молодых и самых смелых. Гамаш вспомнил о простой, но достойной церкви с ее шпилем. Он не раз бывал в церкви Святого Томаса и знал, что в это прекрасное утро свет льется через витражное стекло на сверкающие скамьи и деревянный пол. На витраже был изображен не Христос, не святые, прожившие прекрасную жизнь и принявшие мученическую смерть, а трое молодых людей, не вернувшиеся с Великой войны. Два – в профиль, они шли вперед, чеканя шаг. А один смотрел прямо на прихожан. В его взгляде не было ни обвинения, ни печали, ни страха. Он смотрел с огромной любовью, словно говоря: примите этот дар от меня. Воспользуйтесь им хорошо.

Ниже были начертаны имена погибших. И еще одна строка:

«Они были нашими детьми».

Стоя на вершине холма, глядя на прекраснейшую, милейшую деревеньку, какую ему доводилось видеть, и ощущая запах отважных молодых цветов, Гамаш спрашивал себя: неужели отважна только молодость, а старики становятся опасливыми и трусливыми?

Неужели и он стал таким? Он определенно боялся войти в это чудовище, дыхание которого чувствовал на своей шее. Или это было дыхание Бовуара? Но Гамаш знал, что боится чего-то еще.

Арно… Черт бы подрал этого Арно! Бог знает, на что способен этот человек, даже находясь за тюремной решеткой. В особенности если туда его упрятал Гамаш.

Но и эти мрачные мысли исчезли, как только перед ним открылся этот вид. Как можно бояться чего-то, когда перед тобой такая красота?