Том Лоу - Двадцать четвертая буква

Отец Джон Каллахан никак не мог к этому привыкнуть. Отправление последних обрядов нелегко дается человеку, который в свои пятьдесят семь способен из центра поля загнать мяч точно в ворота. Каллахан по натуре был бойцом. Со смертью нужно сражаться, а молодой человек должен сражаться с ней изо всех сил. И никогда не признавать поражение. Людям просто нужно время, чтобы разобраться.

Отец Каллахан – румяное лицо с тяжелым сильным подбородком и глазами оттенка молодой листвы – размышлял об этом, идя под дождем. Он перешагнул через кабели, идущие от телефургона, и вошел в больницу скорой помощи. Внутри он заметил четырех полицейских – один пил кофе, остальные заполняли отчеты. Мужчина в штатском, афроамериканец, стоял в углу и разговаривал с одним из полицейских. Каллахан решил, что это детектив. Блондинка-телерепортер подкрашивала губы розовым блеском.

Священник сложил и застегнул зонт. Усталая медсестра оторвала взгляд от стола и посмотрела на отца Каллахана.

– Скверный денек, – сказал он.

Медсестра кивнула и обвела взглядом забитый людьми вестибюль.

– Да еще репортеры толкутся.

– А чего им надо?

– Сегодня утром застрелили заключенного. Прямо на ступенях суда. Он должен был давать показания по тому большому делу о наркотиках.

Отец Каллахан кивнул.

– Как Николь Саторини? Ее привезли раньше? Лобовое столкновение. Я слышал, она в реанимации. Семья с ней?

Медсестра глубоко вздохнула.

– Отец, мне очень жаль. Она умерла. По-моему, семья недавно ушла из больницы.

Сэм Спеллинг ухватился за белый халат врача, как утопающий за спасательный круг.

– Все хорошо, – сказал врач, придерживая Спеллинга за руку. – Вам нужно отдохнуть. Ложитесь обратно. Мы заново запустили вам сердце.

Охранник из Управления исполнения наказаний заглянул за занавеску, но врач покачал головой и опустил руку Спеллинга на каталку. Потом взглянул на монитор и произнес:

– Давление девяносто на пятьдесят. Пульс тридцать девять. Ставьте следующую капельницу.

Медсестра кивнула и приступила к делу.

Спеллинг приподнял голову. Тюремный охранник стоял у самой кровати и наблюдал за процедурами. Сложением он напоминал полузащитника, крепкий лоб, нос расплющен и в шрамах. Спеллинг посмотрел ему за спину. У сестринского поста стоял мужчина в черном костюме. На мужчине был воротничок священника. Спеллинг моргнул, из глаз потекли слезы. Он улыбнулся, потрескавшиеся губы дрогнули, левая щека искривилась.

– Отец! – закричал Спеллинг.

Отец Каллахан уже уходил, но обернулся на крик.

– Отец!

Священник направился к испуганному мужчине. Охранник поднял ручищу, будто стоял у школьного перехода.

– Сэр, не подходите!

– Этот человек звал меня, – сказал отец Каллахан.

– Этот человек – заключенный, – набычился охранник.

– Он человек, и ему плохо.

Спеллинг умоляюще смотрел на молодого доктора влажными глазами.

– Док, пожалуйста, можно, я поговорю со священником? Всего полминуты?

– У вас было два сердечных приступа за час. Вам нужно отдохнуть.

– Док, пожалуйста! Я видел такое… я не могу это описать. Я не могу туда вернуться. Мне нужно поговорить со священником – исповедаться. Мужик, мне срочно нужен Бог!

Врач сухо кивнул.

– Пару минут, отец, не больше. Его скоро перевезут в хирургию.

Медики отошли, а отец Каллахан шагнул мимо охранника к постели Спеллинга.

– Отец, – начал Спеллинг, глядя на свою дрожащую руку, на которой, у запястья, теперь виднелась надпись «IV». – Вы только поглядите, трясусь, будто пил четыре дня. Отец, я жил дурацкой жизнью и был не слишком-то религиозным человеком… но я всегда верил в Бога.

Отец Каллахан кивнул.

– Я видел кое-что, пару минут назад, – продолжал Спеллинг, – и напугался до усрачки. Простите, что я так говорю, отец, но я думал, я умер… умер и отправился прямиком в ад. Блин, теперь я уверовал. Вы не против задернуть занавеску? Я хочу исповедаться.

Отец Каллахан кивнул и подошел к занавеске.

– Пожалуйста, дайте этому человеку побыть несколько минут в уединении, чтобы исповедаться в своих грехах, – прошептал он охраннику.

– Тут парой минут не обойдешься, – с ухмылкой ответил охранник.

Отец Каллахан задернул занавеску и повернулся к Спеллингу.

– Отец… Я не знаю, как сказать…

– Просто говорите от самого сердца.

– Мое сердце здорово поизносилось, но я попробую. Скажите, как вас зовут?

– Отец Джон Каллахан. Я священник епископальной церкви.

– Могу я называть вас отцом Джоном?

– Да.

– Отец Джон, может, вы замолвите за меня словечко наверху.

Спеллинг поднял глаза к точкам на потолке.

– За свою жизнь я сделал немало плохого. Надеюсь, Бог увидит, что заставило меня это делать, и кое-что мне простит. Но, отец, мне нужно сказать не о себе. Может, Бог сжалится, когда увидит, до чего я сейчас дошел в своей никчемной жизни. Так же может быть, правда?

– Никогда не поздно обратиться к Господу и искать его прощения. Вы хотите исповедаться?

– Хочу сделать хоть что-то правильно.

Спеллинг помолчал и взглянул на монитор, где мерцали цифры, отзвуки слабого биения сердца.

– В камере смертников в Старке сидит один человек. Штат Флорида собирается его прикончить. Он невиновен. Говорят, он изнасиловал и убил девушку – одну супермодель в Майами. Одиннадцать лет назад. Но он этого не делал.

– Откуда вы знаете?

– Я знаю, кто это сделал. Я сидел в машине на стоянке кондоминиума, когда увидел, как из одной квартиры выходит убийца. Я собирался толкнуть немного кокса и тут заметил этого чувака. А незадолго до того я видел, как из той же квартиры вывалился первый парень, пьяный в хлам. Я заметил, куда второй мужик спрятал нож. Я забрал нож. Чувак кинул его в мусорный бак, а я достал оттуда. Он был завернут в газету. Я хорошенько разглядел того парня, даже запомнил номер его машины. Нож я спрятал. Убийство девушки попало во все газеты. Никого не арестовали… и я связался с тем чуваком. Сказал, за сто штук его прогулка до бака останется нашим маленьким секретом. Он хотел получить нож. Но я оставил его у себя, для страховки. Забрал деньги, а через пару дней за это убийство арестовали кого-то другого. Я решил, что теперь я повязан с этой гребаной путаницей. За год я вынюхал все деньги… ограбил банк, и меня поймали. Меня отправили в Старк на десятку. Этот парень в камере смертников, Чарли Уильямс, невиновен. Натурально гребаная невинная душа. Простите за такие слова, отец.

Отец Каллахан помолчал.

– Вы правильно поступаете, – наконец сказал он.

Спеллинг опустил взгляд к полу. Под нижним краем занавески виднелись здоровенные черные ботинки охранника.