Том Лоу - Двадцать четвертая буква

– Отец, подойдите поближе. Убитую девушку звали Александрия Коул. Одна из этих супермоделей.

– Я помню это дело. Кто ее убил?

Монитор пискнул. Спеллинг прикусил потрескавшуюся губу.

– Отец, я много грешил… Бог разберется? Он простит меня?

– Бог примет вас за вашу исповедь. Но полиции нужно больше. Запишите свое признание как можно подробнее… напишите имя убийцы и подпишите.

– Это на случай моей смерти?

– В каком смысле?

– Если я умру… если у вас будет эта бумага, доказательство признания умирающего… это будет больше, чем одно ваше слово, отец. Без обид.

– Я не обижаюсь.

– Федералы здорово хотят моих показаний. Я слышал, они собираются держать меня тут, пока я не смогу выступить в суде.

К ним подошли две медсестры и врач «Скорой помощи».

– Приехал доктор Страссберг, – сказал врач. – Мы забираем пациента на операцию.

Глаза Спеллинга дернулись. Он взглянул на отца Каллахана.

– Помолитесь за меня, отец Джон. Если Господь присмотрит за мной и я выживу, я все напишу. Все имена, места и где спрятан нож.

Священник кивнул:

– Мне нужно рассказать об этом близкому другу. Да благословит вас Господь.

Пока медики выкатывали Спеллинга, он спросил:

– Отец, сколько сейчас времени?

Отец Каллахан взглянул на часы.

– Сейчас ровно шесть вечера.

– Время выходит.

– Я буду молиться за вас, сын мой.

– Я про Чарли Уильямса, того парня в камере смертников. Он следующий в очереди к иголке. Если сейчас шесть, ему осталось жить восемьдесят четыре часа. И чтобы спасти душу, молитвами ему не обойтись.

Шон О’Брайен стоял на вытертых кипарисовых досках широкой веранды и смотрел, как над национальным заповедником «Окала» из-под низких туч хлещут молнии. Каждая вспышка на несколько секунд повисала под брюхом тучи, потом вспыхивала и исчезала, как светлячок в виноградных зарослях. Шон вдыхал запах дождя. Дождь шел над лесом и двигался к реке Сент-Джонс, а ветер доносил аромат жасмина, сырой коры дуба и жимолости.

Вдалеке прогрохотал гром. Раскатистый звук, вспышка и блекнущий свет напомнили Шону ночную бомбардировку, которую ему довелось увидеть во время первой войны в Персидском заливе. Но все это осталось в прошлом, отделенное многими милями и годами. Он глубоко вдохнул прохладный, пропитанный дождем воздух. Листья дубов встрепенулись под ударами первых капель дождя, пение лягушек достигло крещендо. По чернильно-черной поверхности реки катились белые барашки.

Температура упала. Налетевший ветер понес стену дождя через реку, в густые заросли старых дубов, пропитывая серые бороды испанского мха. Несколько секунд, и мох уже свисает с ветвей копнами овечьей шерсти, попавшей под ливень и приобретшей цвет потускневшей брони.

О’Брайен пил черный кофе и слушал, как дождь барабанит по жестяному навесу над верандой. Старый дом построили в 1945 году из речных камней, флоридского кипариса и сосны. Такое дерево не по зубам термитам, гвоздям и даже ураганам. Дом стоял высоко над рекой на краю древней индейской насыпи. О’Брайен купил его после смерти жены Шерри, которая умерла от рака яичников больше года назад. Тогда он ненадолго свел знакомство с бутылкой и джиннами, которых она высвобождала из его подсознания.

Потом он продал дом в Майами, оставил работу детектива отдела по расследованию убийств и перебрался на реку, в удаленное место, пятьдесят миль к западу от Дайтон-Бич. Здесь он латал старый дом и собственную жизнь. До ближайшего соседа было полмили. До ближайшего городка Делэнда – двадцать с лишним миль.

О’Брайен посмотрел на фотографию Шерри на плетеном столике, стоящем рядом с креслом. Улыбка жены по-прежнему опьяняла, как летняя ночь, свежая, яркая и полная жизни. Полная надежд. Ему очень не хватало Шерри. Он положил мобильник рядом с фотографией.

Макс гавкнула.

О’Брайен взглянул на миниатюрную таксу.

– Я так понимаю, ты хочешь писать. У нас есть два варианта. Либо я выпускаю тебя одну, рискуя, что тебя унесет пролетающая мимо сова, либо хватаю зонтик и пытаюсь уберечь нас от дождя, пока ты не справишься с делом.

Макс засопела и издала скрипучий звук, как будто собиралась гавкнуть. Потом подбежала к двери-сетке, обернулась и нетерпеливо посмотрела на О’Брайена карими глазами.

– Ладно, – ухмыльнулся он, – не стоит задерживать даму, которая спешит в туалет.

О’Брайен прихватил из угла зонтик, взял Макс под мышку, как футбольный мяч, и вышел наружу. Во дворе он поставил ее на землю у подножия большого дуба. Шерри купила щенка, когда О’Брайен долгие дни и ночи занимался особо сложным расследованием убийства. Она назвала собачку Максин и разрешила ей спать в своей кровати. О’Брайен сделал это открытие, когда однажды, вымотавшись, вернулся домой среди ночи, а перед рассветом проснулся от храпа таксы, которая лежала на спине, прижимаясь к его боку. От неожиданности он резко сел, на секунду решив, что в кровать забрался какой-то здоровенный грызун. Но Макс с любовью смотрела на него своими карими глазами. И они заключили мир, а теперь их осталось только двое.

Иногда он задумывался, уж не знала ли Шерри, что больна, задолго до официального диагноза – неизлечимый рак – и не купила ли она Макс специально для мужа. Может, она знала: девятифунтовая такса может пробудить в мужчине – шесть футов два дюйма и двести фунтов веса – мягкую, сопереживающую часть его натуры. Шерри обладала такой мудростью, думал он.

Макс присела, и О’Брайен пристроил над ней большой зонт. Дождь барабанил по зонту, а хор лягушек продолжал свои песнопения.

Чуждый звук врезался в воздух, как неверно взятая нота.

Звонил мобильный телефон, который О’Брайен оставил на столике.

– Макс, наплюй, – сказал он. – Плыви по течению. Инфекции мочевого пузыря нам ни к чему. Если там что-то важное, они перезвонят.

Макс выскочила из-под зонтика и обнюхивала свежие следы в грязи под апельсиновым деревом, недавно посаженным О’Брайеном. Он смотрел, как следы заливает дождь. Потом присел и приложил руку к одному отпечатку. Тихо присвистнул.

– Флоридская пума, Макс. Похоже, она бежала.

О’Брайен проследил взглядом цепочку следов, уходящих в темноту. Макс зарычала.

– Сурово рычишь, любая пума испугается. Их уже немного осталось. Но, детка, в этих старых лесах хватает черных медведей. Именно поэтому, барышня, тебе придется доедать все объедки. Нам определенно не нужны медведи, которые роются в мусорных баках. Хватает и енотов.

Мобильник зазвонил снова.

О’Брайен встал и посмотрел в сторону дома.

– Пойдем, Макс, посмотрим, кто это так срочно домогается нашего внимания.

Макс понюхала влажный воздух, чихнула и поспешила по наклонному двору следом за мужчиной. Она вскарабкалась по мокрым ступеням и принялась отряхиваться.