Луиза Пенни - Долгий путь домой

– А ты? – спросила она.

Он снял очки и протер глаза:

– Ничего. Но кое-что еще в перемещениях Питера вызывает у меня вопросы. – Гамаш придвинулся к столику. – Отсюда он почти сразу же улетел в Париж.

– Oui, – кивнула Рейн-Мари.

– И нашел себе жилье в пятнадцатом округе.

Теперь Рейн-Мари поняла, чем озадачен Арман:

– Не самое подходящее место для художника.

– Нам нужна подробная карта Парижа, – сказал он, вставая. – У нас дома она есть, но у Мирны тоже наверняка найдется.

Он вернулся через несколько минут со старой картой, старым путеводителем и старой поэтессой.

Рут уселась на стул Гамаша, ухватила его стакан с имбирным пивом одной рукой и остатки орешков – другой.

– В последний раз Питера видели в Квебек-Сити, – проворчала она. – И что же ищет Клузо? [34] Жак Клузо – старший инспектор полиции, главный герой серии комедий о «розовой пантере». Карту Парижа. Господи Исусе. Сколько народу тебе пришлось отравить, чтобы пробиться в старшие инспекторы?

– Столько, что еще одного можно и не учитывать, – ответил он, и Рут фыркнула.

Поморщившись, она отодвинула стакан Гамаша и поманила к себе Оливье.

– Лекарство, – заказала она. – Алкогольное.

Рейн-Мари сообщила ей о том, какой округ в Париже выбрал Питер, на что Рут покачала головой:

– Он чокнулся. Да и кто бы не чокнулся, прожив столько лет с Кларой? Только не говорите ей.

Они втроем склонились над картой и путеводителем, выискивая в пятнадцатом округе что-нибудь такое, что могло привлечь Питера.

– Планируете путешествие? – спросил Габри. Он поставил на стол маленькую тарелку с маринованными огурчиками, холодным мясом и оливками и присоединился к ним. – Меня возьмете?

Узнав, чем они заняты, он поморщился:

– Пятнадцатый? Что же задумал Питер?

Двадцать минут спустя, ничуть не продвинувшись в поисках, они переглянулись.

Что было на уме у Питера?

– А это Бин, – сказала Марианна.

Перед Кларой и Мирной стояло создание лет двенадцати-тринадцати. В джинсах, свободной рубашке, с волосами до плеч.

– Привет, – сказала Мирна.

– Хай.

– Бин, ты помнишь тетю Клару?

– Конечно. Как поживает дядя Питер?

– Уехал в творческую поездку, – ответила Клара, чувствуя на себе проницательный взгляд юного существа.

В этом ребенке было много очевидного: вежливость, спокойствие, ум. Наблюдательность.

Неясно было одно: мальчик Бин или девочка.

Осознав, что родители не желают ее замечать, что бы она ни делала, Марианна Морроу избрала другой путь. Ее супружество принесло плод. Плоду она дала имя Бин [35] Фасолина (англ.) . . А в довершение всего нанесла убийственный удар, не известив семейство о том, какого пола ее чадо. Марианна родила не только ребенка, но и биологическое оружие.

Клара предполагала, что через некоторое время все так или иначе обнаружится. Либо Марианна устанет от своей шарады, либо Бин сам/сама выдаст себя. Либо с возрастом пол неминуемо проявится.

Но ничего этого пока не случилось. Ребенок оставался бесполым, а Морроу пребывали в неведении.

Обедали они молча. Марианна явно очень скоро пожалела о приглашении. После обеда чадо Марианны повело гостей наверх показать цветовой круг [36] Цветовой круг – способ представления цветов видимого спектра в форме круга, разделенного на сектора. – дядя Питер научил делать.

– Ты интересуешься искусством? – спросила Мирна, поднимаясь по лестнице вслед за ребенком.

– Не так чтобы очень.

Дверь в спальню открылась, и Мирна удивленно подняла брови.

– Замечательно, – прошептала она Кларе.

Стены спальни не были завешены постерами с поп-идолами или хоккейными звездами, вместо этого к ним были прикноплены картины. Возникало ощущение, будто в центре Торонто вдруг появилась неолитическая пещера.

– Мило, – сказала тетушка Клара, но Мирна бросила на нее предупреждающий взгляд – Что? – прошептала Клара. – Нормальная похвала.

– Ты и в самом деле хочешь похвалить это? – Мирна толстым пальцем ткнула в стену.

– Картинки – говно, – подал голос ребенок, усевшийся на кровать. – Но мне нравится.

Клара с трудом подавила улыбку. Именно такие чувства она испытывала к своим ранним работам. Она знала, что они говно. Но ей нравилось. Правда, больше никому, кроме нее.

Она снова обвела взглядом стены спальни. На сей раз без предубеждения. Решительно намереваясь найти что-нибудь хорошее среди этих творений.

Она переходила от одной картины к другой.

Приближалась. Отдалялась. Наклоняла голову в одну сторону, в другую.

Как бы она ни смотрела, они были ужасны.

– Вы не переживайте. Вовсе не обязательно, чтобы они вам нравились, – раздался голос с кровати. – Мне все равно.

Те же слова говорила юная Клара, видя вполне предсказуемое поведение людей, пытающихся выдавить что-нибудь похвальное о ее ранних работах. Людей, чье мнение было для нее важно. Чьего одобрения она ждала. «Мне все равно», – говорила она.

Но ей было не все равно. И она подозревала, что Бин чувствует то же самое.

– У тебя есть любимая картина? – спросила тетушка Клара, отринув собственные чувства.

– Вон та.

Палец указал на открытую дверь. Тетушка Клара закрыла ее и обнаружила прикнопленную к ней картину. Она была ужаснее остальных, если такое возможно. Если прочие творения принадлежали к эпохе неолита, картина на двери относилась к самому раннему этапу эволюции. У автора явно имелся хвост, а ходил он на всех четырех. Попадая костяшками пальцев в краску.

Питер, учивший чадо своей сестры делать цветовой круг, оказался никудышным преподавателем. Этюды в спальне нарушали все правила искусства и большинство правил общепринятого этикета. От стен исходил дурной запах.

– И что тебе в ней нравится? – спросила Мирна голосом, сдавленным от сильных эмоций или от обеда в желудке.

– Вот это.

Указуя на картину, палец провел волнистую линию в воздухе. Клара поняла, что при закрытой двери Бин видит это творение, засыпая и просыпаясь.

Что же в нем такого особенного?

Она посмотрела на Мирну – ее подруга разглядывала картину. И улыбалась. Поначалу слабо, а потом все шире.

– Ты это видишь? – спросила Мирна.

Клара пригляделась к «шедевру». И тут что-то переключилось. Забавные красные загогулинки оказались улыбающимися губами. Картина была наполнена улыбками.

Это не делало ее лучше. Но определенно делало забавнее.

Клара повернулась к Бин и увидела широкую улыбку на серьезном лице.

– Художественный ген явно не передается в этом семействе по наследству, – сказала Мирна, когда они сели в такси.

– Я бы отдала кучу денег, чтобы Питер увидел, к чему привели его уроки, – заявила Клара, и Мирна фыркнула от смеха.