Алан Брэдли - Трижды пестрый кот мяукнул

– Благодарю, миссис Мюллет, – услышала я свой голос. – Очень любезно с вашей стороны.

Неужели это говорит Флавия де Люс? Невозможно!

В моем теперешнем состоянии куски дохлой коровы и гарнир из растений с местного огорода – это просто страх и ужас, но что-то заставило меня прикусить язык.

– Все уже легли спать, – добавила миссис Мюллет, подразумевая Фели, Даффи и, видимо, Ундину. – Сегодня был очень тяжелый день.

Я кивнула, внезапно вспомнив, как я поздно вечером приехала в женскую академию мисс Бодикот. Появления во мраке ночи становятся частью моего фирменного стиля.

Разве не странно, что мои родные не дождались меня, или я хочу слишком многого? Я отсутствовала с сентября, но наверняка кто-то из них…

Я подавила эту мысль.

Наверняка есть кто-то, кто поздравит меня с возвращением домой. Я бы обрадовалась даже языкатой Ундине. Но нет, она давно уже в кровати. Странствует по сонному царству, откуда черпает идеи для своих глупостей.

А потом я вспомнила об Эсмеральде. Эсмеральда!

Дорогая, милая, бесценная Эсмеральда, моя гордость и счастье. И неважно, что это просто курица. Любовь есть любовь, где бы ты с ней ни столкнулся. Пусть даже она таится под перьями.

– Я вернусь через секунду. Хочу проведать Эсмеральду.

– Уже поздно, милочка, – возразила миссис Мюллет, беря меня под локоть. – Тебе надо выспаться, перед тем как утром ты поедешь навестить отца.

– Нет. Хочу увидеть Эсмеральду. – Я развернулась и пошла прочь, пока она меня не остановила.

– Мисс Флавия! – крикнула она вслед, когда я шла по вестибюлю. Я быстро оглянулась и увидела, как Доггер отрицательно покачал головой.

– Эсмеральда! – тихо окликнула я, не желая испугать свою подругу. – Угадай, кто дома? Это я, Флавия!

Я открыла стеклянную дверь и потянулась к кнопке включения электричества. На секунду мои глаза ослепли от яркого света.

Клетка Эсмеральды в углу пустовала.

В моменты сильного удивления человеческий разум легко сворачивает с курса и порой заставляет нас действовать нерационально. Вот почему я приподняла клетку и заглянула под нее. Как будто Эсмеральда могла уменьшиться и стать толщиной с газетный лист, чтобы спрятаться под клеткой и подшутить надо мной по случаю моего возвращения.

Со дна клетки поднялась пыль, тут же рассеявшись от дуновения воздуха со стороны двери. Стало очевидно, что к клетке давно никто не прикасался.

– Эсмеральда?

У меня волосы встали дыбом, и я запаниковала.

– Эсмеральда!

– Прости, милочка. Мы хотели тебе сказать…

Я резко обернулась и увидела на пороге миссис Мюллет и Доггера.

– Что вы с ней сделали? – спросила я, но знала ответ еще до того, как эти слова вылетели у меня изо рта. – Вы ее съели, да? – произнесла я с холодной яростью в голосе. Перевела взгляд с одного на другую, отчаянно надеясь услышать «нет», получить простое, очевидное и безобидное объяснение.

Но нет. Да и все равно. Я бы им не поверила.

Миссис Мюллет обхватила себя руками – отчасти для защиты от холода, отчасти в знак оправдания.

– Мы хотели сказать тебе, дорогуша, – повторила миссис Мюллет.

Но им ничего не надо было мне говорить. Все и так ясно. Я уже видела эту картину мысленным взором: неожиданно открытая клетка, руки, хватающие теплое, упитанное, покрытое перьями тело, отчаянное кудахтанье, топор, кровь, ощипывание, потрошение, фаршировка, нитки, жарка, нарезка, сервированный стол… ужин.

Каннибалы.

Каннибалы!

Я локтями проложила себе дорогу и убежала в глубь дома.

Я специально выбрала себе спальню в дальнем неотапливаемом восточном крыле рядом с химической лабораторией, созданной во времена королевы Виктории для моего покойного двоюродного дедушки Тарквина. Хотя дядюшка Тар умер двадцать с лишним лет назад, его лаборатория оставалась чудом химических наук, – по крайней мере, была бы таковым, если бы о ней знали за пределами дома.

К счастью для меня, лаборатория вместе со всеми ее чудесами стояла заброшенной, пока я не прибрала ее к рукам и не начала учиться.

Я забралась в кровать и достала ключ из того места за отклеивающимися обоями, где в свое время его спрятала. Прихватив древнюю красную резиновую грелку из ящика не менее древнего комода, я отперла лабораторию и вошла внутрь.

Я поднесла спичку к бунзеновской горелке, наполнила мензурку водой и села на стол ждать, пока она закипит.

И только тогда я позволила себе горько заплакать.

Здесь, на этом самом месте Эсмеральда так часто сидела и наблюдала, как я варю себе на завтрак ее яйца в лабораторном стакане.

Полагаю, есть люди, которые попрекнут меня привязанностью к курице, но я им могу ответить только одно: «Подите к черту!» Любовь человека и животного, в отличие от любви человека к человеку, неизменна.

Я снова и снова думала о том, что, должно быть, Эсмеральда чувствовала в самом конце. Мое сердце рвалось на части с такой силой, что мне пришлось оставить эти мысли и переключиться на другого цыпленка: цыпленка, который однажды на моих глазах пытался убежать от топора, когда я проезжала мимо Бишоп-Лейси.

Я была погружена в эти мысли, когда послышался легкий стук в дверь. Я торопливо утерла глаза юбкой, высморкалась и ответила:

– Кто там?

– Это Доггер, мисс.

– Входите, – сказала я, надеясь, что мой голос чуть теплее арктических льдов.

Доггер тихо вошел в лабораторию. Заговорил, так что мне не пришлось делать это первой.

– Что касается Эсмеральды, – начал он и умолк в ожидании моей реакции.

Я сглотнула, но умудрилась сделать так, чтобы мои губы не дрожали.

– Полковник де Люс должен был ехать в Лондон по делам, связанным с налогами. В поезде он вступил в контакт с вирусом инфлюэнцы: в этом году эта болезнь весьма распространилась, в некоторых местах сильнее, чем во время великой эпидемии 1918 года. Атака была на удивление быстрой. Инфлюэнца перешла в бактериальную пневмонию. Ваш отец срочно нуждался в горячем питательном бульоне. Он был очень болен, и его желудок не принимал ничего другого. Я беру на себя полную ответственность за произошедшее, мисс Флавия. Я позаботился, чтобы Эсмеральда не страдала. Она находилась в блаженном состоянии, которое всегда чувствовала, когда ее чесали под клювом. Мне очень жаль, мисс Флавия.

Я сдулась, словно проколотый мяч, злость вытекла из меня. Как я могу ненавидеть человека, который, вероятно, спас жизнь моему отцу?

Я не могла найти слова, поэтому хранила молчание.

– Боюсь, наш мир меняется, мисс Флавия, – наконец вымолвил Доггер. – И не факт, что к лучшему.

Я попыталась понять подтекст его слов и найти подходящий ответ.

– Отец, – в итоге сказала я. – Как он? Правду, Доггер.

Тень омрачила лицо Доггера, тень неприятной мысли. Судя по той информации о его прошлом, которую мне удалось выудить, когда-то он был высококвалифицированным врачом, но война погубила его. Однако он никогда не умел уклоняться от прямого вопроса, и за это я его любила особенно.