Борис Баделин - Капитан Рубахин

Когда, уже после полуночи, железная дверь со скрипом отворилась, и вошёл всё тот же закрывший его лейтенант, Горшенин сильно напрягся и посмотрел на вошедшего с вызовом. Он решил, что ничего не станет рассказывать, даже если его начнут убивать.

Но лейтенант, похоже, был настроен иначе.

– Это тебя капитан так разукрасил? – сочувственно спросил он, указывая на заплывший лиловой шишкой глаз Толика.

Тот молчал.

– Выйти отсюда хочешь?

«Дурачка разыгрывает!» – отметил про себя Горшенин. – «А потом раскрутит на срок!»

– Не хочешь сам говорить, – серьёзно продолжил лейтенант, – тогда слушай, что я тебе предлагаю…

И лейтенант рассказал Толику, что схвативший его капитан с некоторых пор стал предателем и преступником: избивает задержанных, подбрасывает им улики и, вообще – делает любые подлости, чтобы потом вымогать деньги. Он уже давно под подозрением у начальства, только вот обиженные капитаном граждане не хотят свидетельствовать против него – все боятся мести.

– Ты помогаешь нам – пишешь заявление на капитана, а мы помогаем тебе – отпускаем и забываем про твои «колёса»! – закончил свою речь лейтенант. – Мы даже защищать тебя будем, как ценного свидетеля! Тем более, что попал ты к нам впервые. Согласен?

Внутренним чутьём Анатолий понимал, что разговор идёт всерьёз, и его вправду могут выпустить, но вот глаза у лейтенанта были какие-то поганенькие, и это Горшенина очень напрягало.

«Хотя – почему бы и нет? – прикинул про себя Толик. – Нормально! Менты грызутся меж собой, устраивают друг другу пакости, – почему бы этим и не воспользоваться!»

– Матери можно позвонить? – попросил Горшенин, проверяя заодно искренность обещаний лейтенанта.

Тот молча вытащил из кармана мобильник.

Дальше Горшенин сделал всё, что ему приказали, а затем, как и было обещано, вышел на волю…

Направляясь в школу, Толик решил заодно потрясти там и своего должника. Один из мажоров-выпускников уже неделю задерживал деньги за товар. А деньги Горшенину сейчас были ох как нужны: он пока не представлял себе, когда у него снова появится возможность заработать.

До начала перемены ещё оставалось время, и Горшенин стоял в коридоре у окна.

Хотя Рубахин на этот раз был в штатском, Анатолий его сразу узнал, и понял, что двое ментов на школьном дворе всё же нашли то, что сам он в спешке пропустил.

Анатолий счёл нужным сообщить об увиденном лейтенанту…

Она выросла в благополучной семье. В старом государстве её отец, Николай Иванович Зименков, был ответственным работником во внешней торговле, мать служила в известном филармоническом оркестре, играла на виолончели. Семья жила в просторной квартире на престижном проспекте.

При новых порядках, жизнь Зименковых, в отличие от большинства сограждан, изменилась только в лучшую сторону. Отец, с его опытом и зарубежными торговыми связями, очень скоро встал во главе очень крупного частного коммерческого предприятия и стал весьма богатым человеком.

Конечно, Наташа Зименкова не могла не видеть, что происходит вокруг – многое её возмущало и даже удручало, но всё-таки между ней и остальным миром пролегала незримая зона безопасности, охраняемая положением отца.

Окончив университет, она сразу получила место искусствоведа в международном культурном центре, где постоянно толклись на выставках, семинарах и конференциях свои и иностранные знаменитости – художники, писатели, режиссёры и кинозвёзды всех калибров.

Её работа, как и жизнь, тоже была островком респектабельности и не предполагала прямых контактов с суровым окружающим.

В Опорск Наталья приехала, чтобы поработать неделю в местном музее, располагавшем солидной коллекцией старинных икон. В её культурном центре готовилась большая выставка ранней русской живописи, и Наталье было поручено отобрать для экспозиции наиболее интересное из хранящегося в Опорске собрания.

Музей размещался в старинном купеческом особняке, сооружённом добротно, строго и не без вкуса. Здание вполне заслуженно считалось памятником архитектуры девятнадцатого века: оно прекрасно сохранилось как снаружи, так и изнутри, где посетителей восхищала роспись потолков и богатые изразцы печей, по редкому стечению обстоятельств помилованные временем и людьми.

Как потом Наталья узнала, зданию несказанно повезло: в послереволюционные годы в нём разместили архивы и библиотеку горкома партии, и денег на его содержание всегда выделяли сколько нужно. Когда в начале шестидесятых годов партийным документам и книгам в старинных залах стало тесно, особняку ещё раз выпала удача – директором исторического музея в тот момент служила жена первого секретаря горкома партии. Архив с библиотекой переехали в новое современное строение, а музей, ютившийся ранее в условиях не самых лучших, обрёл своё достойное место.

На участке улицы перед музеем намеренно не асфальтировали старую булыжную мостовую, оставили чугунные фонарные столбы, а дополняли историческую картину – вековые липы, посаженные ещё до революции и, к чести городского начальства, тщательно оберегаемые.

Самые ценные и древние иконные доски, собранные в Опорском музее, были доступны общему обозрению лишь изредка – в тематических выставках. Всё остальное время хранились иконы в специальном помещении за железными дверями.

Перед Зименковой, вооружённой солидным письмом заместителя министра культуры, заветные двери были открыты. Работать в этой сокровищнице ей пришлось под руководством главного хранителя – Гавриила Петровича Вознесенского.

Собственно, сама коллекция была собрана и сохранена благодаря личным стараниям Вознесенского за тридцать с лишним лет, в течение которых он был сотрудником опорского музея. Коллеги в шутку говорили, что он уже не только работник, но и экспонат.

Седобородый и длинноволосый Вознесенский на фоне своих икон выглядел священнослужителем. Уже с первого дня общения Наталья поняла, как ей повезло: Гавриил Петрович обладал бескрайними познаниями во всём, что было связано и с опорской коллекцией, и с русской иконописью вообще – и в ликах, и в лицах, и во временах с безвременьями. О судьбе особо ценных своих находок старый хранитель знал столько, что рассказа о любой из них хватило бы, пожалуй, на добротный исторический роман.

Интересно, что при всём этом Вознесенский, хоть и имел в родословной несколько поколений священников, вовсе не был человеком набожным – в привычном смысле этого слова. Он был специалистом по славянской культуре, и всю жизнь изучал её в широких временных рамках, с незапамятных дохристианских времён и до начала эпохи Петра.