Уильям Фолкнер - Королевский гамбит (сборник)

– Шкатулка слетела со стола. Со стуком ударилась о пол, и ты удивился, почему судья не проснулся, и ты опустил голову и увидел, что шкатулка валяется на полу, вся в дыму, с открытой крышкой, и ты решил, что она сломалась. Тогда ты наклонился, чтобы рассмотреть получше, потому что судья любил эту вещицу, ведь это подарок мисс Эммы, она привезла ее ему из далеких краев, пусть даже для дела она была ему без надобности. Ты захлопнул крышку и вернул шкатулку на место. И тут увидел, что судья не просто спит.

Он замолчал. Мы старались дышать как можно тише, но все равно слышали собственное дыхание. Стивенс рассеянно вертел в руках шкатулку и, казалось, разглядывал свои ладони. Обращаясь к старику негру, он повернулся к столу вполоборота и теперь смотрел скорее на скамью, чем на присяжных и вообще на стол.

– Дядюшка Джоб называет эту штуковину золотой шкатулкой. Что ж, пусть так, прозвание ничуть не хуже любого другого. Даже лучше большинства иных. Потому что все металлы примерно одинаковы, просто кому-то один нравится больше другого. Но в главном они не различаются, свойства общие. И одно из этих свойств заключается в том, что, если поместить нечто в металлический ящик, оно, это нечто, сохранится там дольше, чем если бы оказалось в деревянной или картонной коробке. Можно, например, напустить в металлическую шкатулку с толстой крышкой, вот наподобие этой, дым, и пусть хоть неделя пройдет, а он все там будет. Больше того, любой химик, или курильщик, или продавец табака вроде доктора Уэста всегда скажет, откуда этот дым взялся, от какого сорта табака, особенно если речь идет о редкой марке вроде той, что в Джефферсоне в продаже нет, просто у него по случайности оказались две пачки, и он вспомнил, кому продал одну из них.

Никто из нас не пошевелился. Мы просто сидели и услышали, как по полу неверно прошелестели чьи-то торопливые шаги, и увидели, как этот человек выбил шкатулку из рук Стивенса. Но взгляда на нем не задержали даже в этот момент. Вместе с ним мы смотрели, как шкатулка распахнулась, крышка со стуком откинулась и изнутри выползла, постепенно рассеиваясь, тонкая струйка дыма. Все как один мы перегнулись через стул и уставились на рыжеватый, абсолютно ничем не примечательный затылок Грэнби Доджа, который, опустившись на колени, отчаянно старался разогнать ладонями тонкие колечки дыма.

– И все же я не… – заговорил Вирджиниус. В это время мы уже были снаружи – стояли во дворе суда впятером и, глядя друг на друга, слегка щурились, словно только что из пещеры на свет вышли.

– Вы ведь свое завещание составили, верно? – спросил Стивенс. Вирджиниус остановился на полуслове и, застыв на месте, посмотрел на Стивенса.

– Ах вот оно что, – выговорил он наконец.

– Обычное завещание, включающее пункт о доверительной собственности, которой могут распоряжаться оба партнера по бизнесу, – продолжал Стивенс. – Вы с Грэнби друг другу одновременно бенефициары и душеприказчики, это надежная страховка вашего общего имущества. Такова общепринятая схема. Скорее всего, первым предложил ее Грэнби, сказав, что он назначил вас своим наследником. Так что советую вам его, ваш экземпляр этого завещания, уничтожить. Сделайте своим наследником Анса. То есть если вам так уж необходимо завещание.

– А зачем ему вообще чего-то ждать? – сказал Вирджиниус. – Половина земли и так его.

– Ну да, а от вас требуется только одно – правильно с ней обращаться, и он знает, что так оно и будет, – сказал Стивенс. – А самому Ансу вообще не нужна никакая земля.

– Ясно, – сказал Вирджиниус. – И все же хотелось…

– Просто правильно с ней обращаться. И он знает, что так оно и будет.

– Ясно, – сказал Вирджиниус и снова посмотрел на Стивенса. – Ну что, я полагаю… мы оба вам обязаны…

– Большим, чем вам кажется, – сказал Стивенс. Говорил он в высшей степени рассудительно. – А может, не мне, а той лошадке. Через неделю после смерти вашего отца Грэнби, по словам Уэста, купил крысиного яда, да столько, что его достало бы, чтобы трех слонов прикончить. Но, вспомнив то, что он забыл про эту лошадь, он побоялся травить своих крыс до того, как завещание будет утверждено. Потому что это человек не только проницательный, но и невежественный: опасное сочетание. Невежественный настолько, чтобы уверовать, будто закон – это нечто вроде динамита: раб в руках того, кто первым заявит на него права, правда, раб небессловесный. И проницательный настолько, чтобы уверовать, что закон можно повернуть по-всякому и всегда прибегнуть к его помощи, но в любом случае в собственных интересах. Мне это стало ясно, когда однажды прошлым летом он прислал ко мне какого-то негра, чтобы разузнать, могут ли обстоятельства смерти оказать какое-либо воздействие на утверждение завещания умершего. Что послал негра именно он, я сообразил, как сообразил и то, что, независимо от того, что тот передаст пославшему его, последний с самого начала решил ничему не верить, потому что я – слуга раба, динамит у меня в руках. Так что, будь это обыкновенная лошадь или вспомни Грэнби то, о чем ему не следовало забывать, вовремя, вы бы уже были под землей. Вполне возможно, Грэнби от этого ничего бы не выиграл, но вы были бы мертвы.

– Ага, – сказал Вирджиниус, спокойно, рассудительно. – Думаю, мне следует быть благодарным.

– Да, – согласился Стивенс. – За вами приличный должок. Вы задолжали Грэнби. – Вирджиниус посмотрел на него. – Вы должны ему сумму налогов, которые он ежегодно платил последние пятнадцать лет.

– Ах вот как, – сказал Вирджиниус. – Ясно. А я думал, что отец… Каждый год, первого ноября или около того, Грэнби занимал у меня деньги, немного, и всякий раз разную сумму. На покупку скота, говорил. Потом расплачивался, правда, не целиком. Так что он все еще у меня в долгу… впрочем, нет. Это я ему теперь должен. – Он был предельно серьезен, предельно сосредоточен. – Когда кто-то сбивается с пути, неважно, что он делает, важно, что из этого выходит.

– Но накажут его за то, что он делает, и накажут другие, со стороны. Потому что те, кто пострадает от результатов того, что он сделал, его не накажут. Так что всем нам только на руку, что за содеянное он ответит перед нами, а не перед другими, со стороны. И сейчас, Вирдж, – родич он вам, не родич – я отнял его у вас. Ясно?

– Ясно, – сказал Вирджиниус. – Только я все равно не стал бы… – Он внезапно посмотрел на Стивенса. – Гэвин?

– Да? – спросил Стивенс.

Вирджиниус не сводил с него глаз.

– Вы там что-то очень умное толковали про химию и все прочее, словом, про дым. Пожалуй, кое-чему я поверил, а кое-чему, пожалуй, нет. И, пожалуй, если бы я сказал, чему я поверил, а чему нет, вы бы меня на смех подняли. – Вид у него был чрезвычайно сосредоточенный. И у Стивенса вид был очень серьезный. И все же мелькало в его глазах, во взгляде нечто… какое-то лукавство, огонек; но не насмешка, нет. – Все случилось неделю назад. Если бы вы тогда же открыли шкатулку, чтобы убедиться, что там скопился дым, он бы сразу улетучился. А если бы в ней, в той шкатулке, никакого дыма не было, Грэнби себя не выдал бы. Это было неделю назад. Так откуда же вы могли знать, что в этой шкатулке все еще есть дым?