Виталий Каплан - Трагедия Швабской фамилии

В непогоду лучше сидеть у камина, и мне померещилось, что Залман скоро вернётся. Я мог оказаться прав — рёв двигателя послышался снова. Судя по тону, машина шла на большой скорости.

Блеснули фары, показался облепленный ливнем пикап, бежевая «Тойота». Она вызывающе соперничала с великолепным Гелендвагеном Залмана. Оба, японка и немец, непримиримы к бездорожью, выносливы и дерзки. Оба настолько уверены в себе, что многие годы оставались утилитарными моделями. Но я опростоволосился, Залманом здесь и не пахло.

Дождь прекратился внезапно, как и начался. И, слава Богу. Я, как говорится, протёр глаза, но это был не мираж. Из «Тойоты», блистая улыбкой, выскочила Даночка Битон. Фантастика! Внучка старого Бенциона почтила присутствием фамильное прибежище!

— Детка… Даночка! — не скрывая чувств, закричал я, торопясь к машине.

В нимбе радуги она выглядела потрясающе. Джинсы-скинни — как возможно без них! Белая в обтяжку футболка. Волосы, разделённые на две симметричные половины, обрамляя лоб, ниспадали на плечи. Природная блондинка, потрясающее сочетание — глаза. Они, огромные, голубые, ни намёка на серый отлив, залихватски блестели.

Я раскрыл объятия и она, восхитительно взвизгнув, повисла на моей шее.

— Дядя Надав… Наконец-то! Так рада видеть тебя!

— Взаимно, моя девочка. Какими судьбами?

Она наклонилась к моему уху и прошептала:

— Взгляни на минуточку… У меня новый мальчик…

— Вот оно что. Познакомишь?

— Без проблем… Как раз поэтому мы здесь. Познакомлю его со всеми… Томер! Надо же! Он до сих пор в машине… Томер! — крикнула она, помахав ладошкой, — а ведь знаешь, я пошла по твоим стопам.

— Неужто поступила? Что учишь?

— Ничего сверхестественного…

— Значит, криминологию в Хайфском университете?

— Вот именно. Точно в цель.

Из кабины Тойоты показалась спина мужчины. Он доставал поклажу.

— Предполагаешь остаться подольше? — спросил я.

— На зимние каникулы… Если не разругаемся…

— Понимаю… Швабы, — сокрушённо развёл я руки, — вы случайно Залмана на дороге не встретили?

— Такой дождище, дядя Надав… Вроде, пролетел кто-то.

— Именно, пролетел. Выскочил, как бешеный гризли, и по газам!

— С него станется, — глаза девушки потемнели. Мужчина возле пикапа наконец-то справился. Выставил на тротуар багаж.

Меня интересовало всё, что касалось Даны. Знал девоньку с младенчества. Итак, у неё новый мальчик. Ничего выдающегося. «Пляжный костюм» — каскетка «Найк» с прямым козырьком, белые шорты под футболкой с короткими рукавами, мускулистые руки. Лет тридцати, не меньше. Высокий, худой, атлетичный. Лицо узкое, вытянутое к носу. Кожа смуглая, почти чёрная, парень вполне тянул на марокканца. То-то оскалятся Швабы. Нарочитая, если не врождённая неряшливость, нравилась восторженным девочкам, но не их близким.

Гость дёрнул плечом, забросив на спину сумку, и выпрямился. Именно в этом движении я его узнал. Он меня тоже, судя по изумлённому лицу. Мы стали сходиться одновременно, как два бретера по отмашке секунданта.

— Ого, да вы знакомы! — воскликнула Дана со странной интонацией, замешанной на недоверии.

Мы остановились, непринуждённо разглядывая друг друга. И я спросил, хотя многое и без того было ясно:

— Значит… чуда не произошло?

В Израиле скоротечность времени ощущается явственней, чем где-либо. Даже давнишние события помнятся так, будто случились пару дней назад или вовсе вчера. Ума не приложу, где отыскать объяснение этому феномену.

Года четыре назад Ури Фридман, старинный приятель из Управления 6, к тому времени пенсионер, пригласил меня в рыболовный рейд. Ясно, не впервые, но всё же после длительного перерыва. Срочность похода подсказывала, что Ури внезапно понадобилось моя помощь в какой-то затее. Никогда в таких случаях не отказывал. Друзья для того и существовали, чтобы вспомнить о них в трудную минуту. По количеству одолжений у нас с Ури сложился паритет. Если удастся помочь, настанет его черёд быть обязанным. Иметь должником такого человека подобно хранению драгоценностей в швейцарском банке. В любой момент выручит.

Наступал исход субботы. Выслушав наставления Мааян, впрочем, вполне обоснованные, я отправился в Яффо. Субботние пробки уже начинали раздражать водителей, но шанс добраться засветло подгонял. Телефонный звонок Фридмана усугубил ситуацию, Ури просил прикупить на заправке десяток пакетов льда. Без него не обойтись, если хочешь сохранить улов.

Из окраины города на трассу я выехал без приключений. Развилку в Натании миновал с сотней на спидометре, но за Вингейтом застрял в пробке. Эфир источал банальность. В вечерних выпусках мусолили новости об аномальной жаре, свирепой безработице и кровавом терроре, возобновившем ненасытный отсчёт. Уточняли раздел вселенной на две неравноценные доли. Меньшую составляли евреи, гигантскую вторую — гои 7. Сетовали на вопиющую несправедливость, когда в любых проблемах винили евреев. Даже за вынужденное противостояние арабскому террору. Я выключил радио. Любому ясно — когда остынет солнце, исчезнут все, и евреи, и неевреи.

Великодушно умирал закат. Было хорошо от мысли о предстоящей одиссее и вообще от жизни. На въезде в Яффский порт оживала автомобильная сутолока, её на исходе субботы создавала многолюдная суета вдоль набережной. В город можно было попасть по верхней дороге. Она извивалась за стеной, но въезд в порт с той стороны, как всегда, оказался закрыт. Поехал нижней, извивающейся мимо пакгаузов к причалам. С правой стороны парапета таилось заветное местечко, в молодости я приводил сюда подружек. Глаза в глаза, молча, в томлении, обласканном вечерним бризом, слушать старческое ворчание прибоя. Девочки млели и становились податливыми.

Море, разнеженное после зноя, не обнаруживало признаков жизни. Лодку Ури Фридмана я отыскал в южной части порта, у солидного, даже по щедрым меркам не дешёвого пирса. Большинство лодок швартовались, где подешевле, ведь платить за удобный уголок многим рыбакам не по карману. Ури сидел на палубе, свесив босые ноги за борт, задумчиво посасывая короткую трубку. Всё такой же брутальный кряж, с наметившейся на макушке лысиной. Вызывающе рыжий, никак не тусклее апельсина. Мы кивнули друг другу, будто расстались час назад. Обоюдная привычка, не помню, с чего она началась. Понимаем один другого без слов.

Прогулочный катер, «лодка Фридмана», приспособленный для рыбного промысла, сильно отличался от собратьев, потирающих друг другу борта у портовых причалов. Ухоженная, десяти метров длины посудина с низкой, идеальной для лова палубой, в носовой части имела надстройку, кубрик, способный защитить экипаж от штормовых напастей. Внутри, на широких скамьях-лежанках, валялось барахло — зюйдвестки, накидки, армейские спальники. Шмотьё при случае служило постелью. У Фридмана случаи, несомненно, бывали. Наконец, в надстройке, гордо именуемой «капитанской каютой», могли устроиться несколько человек в полный рост. Неизвестно почему — у Фридмана не допытаться — судно именовалось «Восток-Ориент».