Виталий Каплан - Трагедия Швабской фамилии

— Мы кого-то ждём? — спросил я капитана.

— Можно сказать… — ответил Ури, осматриваясь.

Вдоль пирса, хихикая, бежал филипинец Эрвин, портовый дурачок, законченный наркоман. Тряс в баночке из-под хумуса горстку риса, раздобытого на ужин. Помахав нам рукой, покричав «Томер! Томер!», помчался к пустующему ангару. Все в порту знали — у него в опрокинутой бочке под стеной королевский ночлег. Никто не помнил, каким ветром занесло его в страну. По слухам, за ним неотступно брела чья-нибудь удача. Считалось добрым знаком повстречать его перед выходом в море.

Дверь «каюты» открылась.

— Знакомься. Это Томер. Будет в экипаже третьим, — сказал Ури, — он, правда, новичок, но в море держится молодцом. Увидишь, настоящий морской бродяга.

Худой, высокий и крепкий Томер пришёлся мне по душе. Сразу видно — скальной породы.

Он без слов подал руку.

— Слышишь, Надав, у парня неприятности, нужна помощь. Именно твоя. Возьмёшься?

— Друг мой Фрид, начинать знакомство с проблем, а рыбалку с геморроя не комильфо. Выйдем в море, наловим рыбки, примем трудовую каплю, тогда и поговорим. Уверяю, всё будет о-кей. Ты меня знаешь.

— Как облупленного. В некоторых вещах ты — фанат. Даже маньяк. Только не становись прокурором — взгляни на проблему глазами парня… Кстати, рыбнадзор пару месяцев назад закрыл ловлю. Ждали, пока рыба подрастёт. Срок вышел вчера, даст Бог, будем с уловом…

Выйти в море удавалось редко, но всякий раз я восхищался романтикой глубоководной рыбалки. Без сноровки, терпения и множества нажитых хитростей предприятие обречено.

Отчаливать лучше к ночи. Локус 8не терпит солнца, уходит поглубже, где темно и прохладно. Рыбина устроена особым образом — стоит ей хапнуть воздуха, и раздутый пузырь внутри не позволит уйти в глубину. Выведешь зверюгу на поверхность — можешь расслабиться, будет дрейфовать, пока не затащишь в лодку.

Дальше пошло, как обычно. Фридман запустил двигатель на прогрев. Мы с Томером, отвязав швартовые, следили, чтобы катер не примял соседям борта. Наконец, отвалили и пошлёпали на малом ходу по бухте, укрытой от моря бетонным валом. Лишь миновав портовую границу, каменную гряду в пене и брызгах прибоя, помчались на полных оборотах. Берег толчками удалялся от кормы.

Ури похвастал новым навигатором, и мы вежливо поцокали языками.

— То-то и оно… Выбрать координаты… Так, сынки… Есть в моём меню полоса, сорок метров под килем, туда и побежим… Рыбу хоть руками вытаскивай…

У каждого рыбака на примете свои хлебные залежи. И прелесть как раз в том, что у всех одни и те же. Но морю от этого ни сухо, ни сыро.

Остановившись, зажгли на буйке лампу, поставили на воду. Начало пути, сюда вернёмся поднимать снасть. Дальше двинулись вдоль береговых огней на самом малом. Толстая леса, с неё свисали унизанные наживкой 9крючки, уходила под воду, влекомая грузилами. Сначала огонёк буя приплясывал на близкой волне, но по мере того, как мы отплывали дальше, проблескивал слабее, пока не исчез. Когда расстояние до него по прибору составило около мили, обозначили конец снасти второй лампой и помчались к началу. Навигатор безошибочно вывел к буйку, радостно суетившемуся на волне.

Взялись за лесу. Эта работа стоила улова. Выбирать снасть и складывать, чтобы не запуталась, освобождать крючки — несъеденную, уже негодную наживу отдать морю. Обладая сноровкой, за ночь можно сверстать три-четыре ходки.

Фридман сонно посасывал трубку. Ящики с уловом и льдом стянули к каюте. Поутру потихоньку зайдём в порт, пришвартуемся. Бывший начальник аналитического отдела Управления Ури Фридман превратится в торговца. Балагуря, взвесит добычу, сбудет с борта, как подобает рыбаку, выкормышу моря. Рыбку расхватают по нужной цене. Но даже, если случится невероятное — народ забудет дорогу к причалам, улов достанется портовому ресторану.

Мы с Фридманом подались в каюту, Томер остался на палубе. Не захотел расслабиться. Угрюмо всматривался во тьму.

Ветер разъярял волны, и, закипая, они огрызались, пробуя борт на прочность. Вдали, как сияющие грозди раскачивались электрические зарева, между ними вспыхивали одинокие огни и недосягаемо высоко подмигивали звёзды. Перезрелая луна роняла на воду шлейф серебра, соединяющий миры. Казалось, по нему, как посуху, можно выбраться на берег.

— Обманка… Шторма не будет… Хотя дует сильнее… — сказал Ури, отпирая сейф. Вытащил запечатанную бутылку и пару миниатюрных стаканят. Звякнув, они мутно прояснились на свету.

— Ты специалист, тебе лучше знать, — согласился я.

— Двадцатилетний «Арманьяк 10»! — объяснил Фридман. Ничто так не умиротворяет душу, как бальзам, присыпанный крупицами солнца. Размывает проклятую желчь… Всё остальное — бурда!

Куда его потащило! Состарился, что ли! Я хотел возразить, намекнуть, что у меня другой распорядок, но сквозь потолок стены, и двери в уши ударил вопль. От неожиданности Ури Фридман развернулся. Жалко звякнули, расколовшись, стаканы, и мы, мешая друг другу в узком створе двери, выскочили наружу.

Кричать мог только Томер. Ещё бы! Никого, кроме него, на палубе не было. Да и не могло быть. Для него, наверное, тоже никого не существовало — я увидел, как он, вскинул руки, потрясая кулаками под фонарём, услышал, как закричал протяжно и мощно:

— Ли-и-н-да-а!

В его зове билась боль, столько боли, гнева и страсти, что они, слившись, заглушили шум моря.

— Ли-н-да! — крик вдруг оборвался, скомкался, как кровельная жесть под натиском урагана. Рассыпался, сначала взлетев до отметки «Зелёных ботинок 11», затем скатившись на дно Мёртвого моря 12. Насыщенный обертонами вопль заметался болезненным эхом, пока неожиданно не прервался всхлипом.

Я растерялся, не зная, что делать. Посмотрел на Ури, он пожал плечами. Таил что-то старый лис и выглядел так, будто происходящее его не касалось — кричит себе человек, и пусть кричит, имеет право.

Мне показалось, Томеру не справиться в одиночку.

— Линда, Линда, — причитал он, хрипя, будто впервые глотнул новомодного «Туби 13». Затих, наклонился за борт, всматриваясь, как если бы уронил в воду наследственный амулет.

— Линда… — было невыносимо слушать.

Я подобрался поближе и положил ладонь ему на плечо. Он вздрогнул, сбросил мою руку и посмотрел с болезненной растерянностью, словно забыв о цели нашей встречи:

— Нет! Оставь! Теперь мой черёд!

Я почувствовал его состояние, скорее всего, близкое к бреду. Казалось, его мысли путались, мутилось сознание. Стало ещё тоскливей, и я заторопился. Залопотал бессвязно, но не лукавя:

— Погоди… Почему — нет… Жизнь… И смерть… Кто знает — когда, как… Кто окажется первым… Попросит у Него за другого…