Герман Кох - Уважаемый господин М.

Так я разглядывал сегодня утром и открытку от вашей жены. Я поднес ее ближе к глазам, как будто не мог прочитать адрес. К счастью, девчачий почерк очень разборчив. В течение секунды я думал о микроавтобусе на противоположной стороне. Поэтому я покачал головой, словно слишком поздно заметил свою ошибку – словно только через секунду понял, что открытка адресована не мне, а моему соседу сверху. Потом я улыбнулся. Я еще немножко повертел открытку в руках, посмотрел картинку на ее лицевой стороне и опустил ее в ваш ящик.

Теперь возможно многое. Можно в миллион раз увеличить крупнозернистое изображение и выкадрировать его. Допустим, сегодня утром на противоположной стороне улицы действительно стоял бы микроавтобус, – тогда после достаточного увеличения и кадрирования можно было бы увидеть, с какой открытки я за секунду прочитал текст и кому она была адресована.

Никаких подозрительных действий видно бы не было, но можно было бы доказать, что сегодня утром, сопоставив текст и изображение, я узнал, где она находится.

Это и была истинная причина, почему я покачал головой. Почему улыбнулся. Я улыбнулся, потому что теперь знаю, где она. А покачал головой, потому что и сам, конечно, мог бы догадаться раньше.

В прошлую субботу, приняв душ, вы пошли в кафе – здесь, на противоположной стороне. Услышав, что вы захлопнули дверь, я вышел на балкон, чтобы посмотреть, как вы переходите улицу. Вы не умеете варить кофе. Вы не знаете, что масло надо достать из холодильника заранее. Вы бы только ошпарились убежавшим молоком.

Вы уселись на террасе и развернули газету. Через несколько минут вы огляделись вокруг, – не вышел ли кто-нибудь принять у вас заказ, – но никто из обслуживающего персонала на улицу не выходил. Вы были единственным посетителем. Вы отложили газету и повернулись на стуле, чтобы посмотреть внутрь.

День был погожий. Один из первых дней в году, когда можно посидеть на террасе. Солнечный свет ярко отражался в окнах кафе. Вы поднесли руку козырьком ко лбу и уставились куда-то внутрь, но, похоже, ничего не увидели. Если бы вы посмотрели наверх, то могли бы увидеть на балконе меня. Наверное, расстояние слишком велико, а то вы могли бы увидеть и улыбку на моем лице. Я вам сочувствовал. Правда.

Это кафе здесь не так давно. Еще до его открытия все говорили, что это будет приобретение для нашего квартала. Для нашего тихого квартала. Собственно, кроме ресторана «Ла Б.», здесь больше ничего нет. Простого кафе, где утром можно выпить кофе, а ближе к вечеру – пива, у нас до сих пор не было.

Еще минут десяти с вас явно хватило. Вы положили газету на столик и пошли в зал. Вы долго не возвращались. Я представил себе этот зал, несомненно пустой. Где-то за полуоткрытой дверью вы услышали неясные звуки, будто кто-то ставил чашки и бокалы в посудомоечную машину.

– Здесь есть кто-нибудь?

Нет ответа.

– Здесь есть кто-нибудь?

Тогда наконец из двери шаркающей походкой вышла девушка. Стояло субботнее утро, но она была уже очень утомлена. Вы хотели заказать кофе, но в кафе вроде этого никогда не удается заказать кофе с первого раза.

– Я скоро к вам подойду, – укоризненно сказала девушка, как будто вы пытались влезть без очереди.

Тем временем на террасе ваша газета слегка приподнялась над столиком от ветра, но все-таки не улетела. Это было бы уж слишком: уносящаяся прочь газета, за которой вам пришлось бы помчаться, – излишнее дополнение к сцене, которая и сама по себе достаточно выразительна.

Вы снова вышли на террасу и сели. Читать газету вам, очевидно, не хотелось. Сначала кофе. Минуты через четыре у вашего столика наконец появилась девушка. Она спросила, что вы желаете. Вы посмотрели на нее и зажмурились. Она стояла спиной к свету, ее лица вам было не видно. Сколько лет ей могло бы быть? Девятнадцать? От силы двадцать. Она из того поколения, которое не знает, кто вы такой. Это видно по ее позе. «Достал», – говорила вся ее фигура. Приставучий старикашка, который в субботу утром уже в одиннадцать часов пришел заказать кофе. Они только час как открылись, что он себе думает?

Она еще не достала блокнотик, чтобы записать ваш заказ, но это не имело значения. Она исчезла внутри, чтобы на этот раз снова выйти через три минуты. Разумеется, с пустыми руками, ведь трех минут не хватит, чтобы наполнить чем-либо чашку или бокал. Она жестикулировала, она куда-то указывала, она пожимала плечами, а вы смотрели на нее снизу вверх, держа руку козырьком над глазами. С балкона я ничего не мог разобрать, но догадывался, о чем речь. Я и сам однажды испытал такое, когда захотел выпить кофе вскоре после открытия. Молоко. Было одиннадцать часов утра, но молоко кончилось. Я видел, что девушка указывает в сторону торговой улицы. Она могла бы сходить за молоком, но она тут одна. Она не может оставить кафе без присмотра, уж это-то старому хрычу должно быть понятно?

Интересно, в такие минуты вы замечаете, что рядом нет жены? Я не знаю, думали ли вы о ней в то субботнее утро. Во всяком случае, я-то о ней думал. Я зажмуривался, пытаясь представить себе ее на залитом солнцем галечном пляже. Поджав ноги, обхватив руками колени, она сидит на полотенце, которое расстелила на гальке. Ваша дочка как раз выходит из воды с лопаткой и ведерком. Я думал о таких вещах, потому что тогда ошибочно предполагал, что она где-то далеко, на Канарских островах или, по крайней мере, на каком-то из средиземноморских курортов.

Я сохранил женский журнал, в котором несколько месяцев назад о ней написали в рубрике «Его она», где предоставляется слово женам знаменитых мужчин. Чтобы рассказать о том, какие они симпатичные и гениальные, эти мужчины. О первой встрече на литературных чтениях или на кинофестивале, когда сразу проскочила искра.

Есть женщины, которые поджидают футболистов возле стадиона, у туннеля, соединяющего стадион с тренировочным полем. Они кричат футболистам невесть что. Они в сотый раз просят автограф. Они хотят сфотографироваться вместе с футболистом. У них есть мечта. Они домогаются футболиста. Не важно, какого именно. Подойдет любой футболист, способный осуществить их мечту.

А есть женщины другого склада: постоянные посетительницы литературных вечеров, кинофестивалей и театральных кафе. В сущности, их мечта не отличается от мечты околофутбольных женщин. Мужчина с известным лицом. Перед окружающими они упорно утверждают, что это связано прежде всего с внутренним содержанием. С его талантом. И все-таки у писателя с дорогой машиной и жена всегда красивее – моложе, – чем у писателя, у которого есть только проездной на общественный транспорт. Театральный режиссер, зависящий от государственных средств, приговорен получать только уцененные предложения. Скульптору, который пьян уже в одиннадцать часов утра, достается жена с покрасневшими веками, от которой, как и от него самого, разит влажной пепельницей и прокислым вином с пробкой.