Райли Сейгер - Последние Девушки

По большей части в публикации перечислялись ужасы, свидетельницей которых Лайза стала в ту далекую ночь. Будто все остальное в ее жизни не имело никакого значения. По прочтении материала я получаю представление о том, как будет выглядеть мой собственный некролог. От этого меня начинает мутить.

Но на одном предложении я все же задерживаюсь. Ближе к концу, его можно считать чуть ли не послесловием.

Полиция продолжает расследование.

А чего там расследовать? Лайза вскрыла себе вены, все довольно очевидно. Потом я вспоминаю слова Купа о токсикологической экспертизе. Нужно понять, не была ли она под чем-то.

Я отбрасываю газету, тянусь к ноутбуку и захожу в Интернет. Не трачу время на новостные сайты, а сразу же принимаюсь за тематические блоги – пугающее их количество посвящено исключительно Последним Девушкам. Люди, которые их ведут, – к слову сказать, все мужчины; женщины в состоянии найти себе занятие получше – до сих пор оставляют на моем сайте сообщения, пытаясь втереться в доверие и уговорить меня дать интервью. Я никогда на них не отвечаю. Самым близким, если можно так выразиться, наше общение стало в тот момент, когда мне пришло то письмо с угрозами. Куп обратился к ним и спросил, не сделал ли это кто-то из них. Все ответили, что нет.

Обычно я обхожу подобные ресурсы стороной, опасаясь увидеть там о себе какой-нибудь ужас. Но сегодняшний день требует исключений, поэтому мои глаза просматривают их один за другим. Почти все они упоминают о смерти Лайзы. Как и в статье «Таймс», никаких свежих сведений в их публикациях не содержится. Большинство из них обращают внимание на жестокую иронию: она выжила и благодаря этому прославилась на весь мир, но сама лишила себя жизни. У одного даже хватает наглости предположить, что ее примеру могут последовать и другие Последние Девушки.

Я с отвращением закрываю браузер и захлопываю крышку ноутбука. Потом встаю и пытаюсь стряхнуть с себя дурман злого адреналина, волной прокатившегося по телу. «Ксанакс», кофеин и бесплодные поиски в Интернете привели меня в дерганое, взвинченное состояние. Когда со мной такое случается, – что бывает часто, – единственный выход – выйти на пробежку и не останавливаться, пока все не пройдет.

В лифте до меня доходит, что внизу могут караулить журналисты. Если они знают номер моего телефона и адрес электронной почты, то без труда выяснят и где я живу. Поэтому я, вместо того, чтобы традиционно прогуляться до Центрального парка и только там побежать, решаю рвануть сразу, как только выйду из дома. Я стартую уже в лифте и выбегаю из него легкой трусцой.

Но оказавшись на улице, понимаю, что в этом нет необходимости. Вместо толпы репортеров я сталкиваюсь лишь с одним. Молодым, энергичным и очень симпатичным очкариком с модной прической. Он похож скорее на Кларка Кента, чем на Джимми Олсена. Когда я выбегаю из дома, он бросается ко мне. В руке у него блокнот с трепещущими на ветру страницами.

– Мисс Карпентер!

Он представляется – его зовут Джона Томпсон. Имя знакомое. Он один из тех, кто звонил мне, писал электронные письма и даже эсэмэски. Атаковал со всех сторон. Потом он называет издание, на которое работает. Из первого ряда ежедневных таблоидов. Судя по возрасту, он либо изумительно делает свою работу, либо совершенно беспринципен. Я подозреваю, что и то и другое вместе.

– Без комментариев, – говорю я, разгоняясь до максимальной скорости.

Он пытается бежать рядом. Подошвы его «оксфордов» стучат по асфальту.

– У меня всего лишь пара вопросов по Лайзе Милнер.

– Без комментариев, – повторяю я, – если вы все еще будете здесь, когда я вернусь, я вызову полицию.

Я продолжаю бежать, и Джона Томпсон понемногу отстает. Я чувствую, как он молча наблюдает за моим отступлением, буравя взглядом мой затылок, и прибавляю шагу. Кварталы, отделяющие меня от Центрального парка, остаются позади. Перед тем как в него войти, я бросаю взгляд через плечо, желая убедиться, что он не исхитрился каким-то образом за мной проследить.

Хотя вряд ли.

И уж точно не в таких ботинках.

В парке я сразу поворачиваю на север и направляюсь к водохранилищу, излюбленному месту моих пробежек. По сравнению с другими его уголками местность там несколько ровнее, да и обзор лучше. Нет петляющих тропинок, где за каждым поворотом тебя поджидает неизвестно кто. Ни густых зарослей, бросающих густую тень. Только длинные гравийные дорожки, где можно стиснуть зубы, выпрямить спину и побежать .

Но в это прохладное утро сосредоточиться на пробежке очень трудно. Мысли блуждают далеко-далеко. Я думаю о хорошеньком Джоне Томпсоне и его досадном упорстве. Думаю о статье, посвященной смерти Лайзы и недвусмысленном нежелании ее автора признать, что та давняя трагедия настолько ее подкосила, что в конце концов она погрузила нож в свои вены. Но главным образом я размышляю о Лайзе и о том, что происходило у нее в голове в тот момент, когда она отправляла мне письмо. Ее охватила тоска? Отчаяние? Ее дрожащие руки уже тогда сжимали нож?

Вдруг все это в одночасье наваливается на меня и поглощает без остатка, а адреналин из вен испаряется с той же скоростью, с какой незадолго до этого их заполонил. Меня без конца обгоняют другие бегуны – об их приближении каждый раз предупреждает хруст гравия под подошвами. Я сдаюсь, перехожу на шаг и неспешно отправляюсь домой, стараясь держаться ближе к краю беговой дорожки.

У подъезда с облегчением вижу, что Джоны Томпсона уже нет. Но вместо него появилась какая-то журналистка. Топчется на противоположной стороне улицы. Приглядевшись, я прихожу к выводу, что это не совсем типичная журналистка. Выглядит она слишком неформально, чтобы быть представительницей крупного СМИ. С виду напоминает немолодых панк-феминисток, которые наводняли улицы Бруклина до того, как их вытеснили хипстеры. Ей явно плевать, что она одета как девушка вдвое ее младше. На ней кожаная куртка поверх обтягивающего черного платья, тяжелые берцовые ботинки и колготки в сеточку. Расчесанные на прямой пробор волосы цвета воронова крыла падают на обведенные черным карандашом глаза. Губы накрашены кроваво-красной помадой. «Блогер», – решаю я. Причем с аудиторией, радикально отличающейся от моей.

В то же время, она кажется мне смутно знакомой. Где-то я ее уже видела. Наверное. Ощущение, что я не могу вспомнить человека, которого по идее должна знать, настолько неприятное, что внутри у меня все переворачивается.

Но вот она меня явно узнает. Ее накрашенные глаза пробивают ко мне путь через темную завесу волос. Я смотрю, как она смотрит на меня. Она даже не моргает. Просто стоит там, ссутулившись, не принимая никаких попыток слиться с окружающей обстановкой. Алые губы сжимают сигарету, над которой поднимается струйка дыма. Когда я собираюсь переступить порог, она меня окликает: