Элис Фини - Иногда я лгу

– Времени не было. Как-никак, а я работаю полный день.

Несколько секунд я внимательно вглядываюсь в ее лицо, стараясь выиграть время, пока уста отвергают любые предложенные мозгом слова. Она выглядит настолько моложе меня, что порой мне кажется, будто ее лицо в последние пару лет забывает стареть.

– Я просто немного устала.

Мне очень хотелось бы сказать ей правду, поделиться парой маленьких секретов, как и подобает сестрам, но я не знаю, с чего начать. У нас с ней столько общего, но в то же время мы абсолютно разные, и в нашем родном языке нет подходящих для подобных бесед слов.

– Помнишь парня, с которым я встречалась на последнем курсе университета? – спрашиваю я.

Клэр отрицательно качает головой. Ложь. Я уже жалею, что завела этот разговор.

– Как его звали?

– Эдвард. Ты еще его невзлюбила. Хотя вряд ли это подстегнет твою память, тебе никто из моих парней не нравился.

– Ну почему, – возражает она, – мне нравился Пол.

Я игнорирую тот факт, что она использовала прошедшее время.

– Мы с ним столкнулись вчера на Оксфорд-стрит. Поистине сумасшедшее совпадение.

– Что-то такое припоминаю. Высокий, привлекательный и очень самоуверенный, да?

– Не думаю, что ты его когда-либо видела.

– К чему ты клонишь? Ты что, решила завести интрижку на стороне?

– Да нет, не нужны мне никакие интрижки. Просто пытаюсь поддержать разговор.

Я несколько мгновений упорно смотрю в стол, желая, чтобы Клэр ушла, но она даже и не думает.

– А с Полом как?

– Тебе лучше знать, ведь с некоторых пор ты проводишь с ним больше времени, чем я.

В моих словах слышится вызов, хоть я этого и не хотела. Мы ступаем на неизведанную территорию. Я заговорила на языке, который ей непонятен, – возможно, в первый раз в жизни нам с ней понадобится переводчик. Клэр встает, собираясь уйти, и снимает со спинки стула пальто. Остановить ее я не пытаюсь.

– Я явно пришла не вовремя. Оставлю тебя наедине со своими мыслями.

Клэр открывает заднюю дверь, но перед уходом поворачивается и говорит:

– Не забывай – я всегда рядом.

Звучит как угроза. Я слышу, как она идет вдоль дома, хруст гравия постепенно утихает, наконец за ней с грохотом захлопывается калитка.

Мои мысли возвращаются к малиновке. На мгновение мне кажется, что она могла ожить, я бросаюсь вперед, но, подбежав к стеклянной двери, вижу, что ее коричневое тельце лежит на зеленом ковре без признаков жизни. Оставить ее здесь, растерзанную и одинокую, я не могу. Я открываю заднюю дверь и, перед тем как выйти, выжидаю пару секунд, чтобы не потревожить ту, кто сама меня тревожит. У меня не сразу получается собраться с духом, чтобы наклониться и поднять птичку. Она легче, чем мне казалось, будто соткана из одного лишь воздуха и перьев. Глухой стук ее крохотного тельца о дно мусорного бака перекликается со звуком удара о стекло, и мне никак не удается избавиться от нахлынувшего чувства вины. Я возвращаюсь обратно в дом и трижды мою руки, каждый раз обильно намыливая и до боли оттирая кожу. Потом вытираю их, но тут же опять включаю кран и мою опять и опять – до тех пор, пока не заканчивается мыло. После чего засовываю руки в карманы, на этот раз мокрыми, и стараюсь больше о них не думать. От того, что жизнь можно выбросить на помойку, будто мусор, меня охватывает странное чувство. Сейчас ты жив, а через минуту уже нет, и все из-за одной-единственной ошибки, одного неверного поворота.

Среда, 28 декабря 2016 года, утро

Мне становится труднее отделять сны от яви, я боюсь и того, и другого. Даже вспомнив где, я больше не знаю когда. Наступило утро, но ни дня, ни вечера за ним не предвидится. Я сбежала и спряталась от времени, и мне очень хотелось бы, чтобы оно снова меня нашло. У него, у времени, есть свой собственный запах. Будто у знакомой комнаты. Когда оно тебе больше не принадлежит, ты жаждешь его и томишься, понимая, что готов сделать что угодно, лишь бы вернуть его обратно. Когда же оно к тебе возвращается, опять воруешь украденные у тебя секунды, бездумно швыряешь минуты направо и налево, составляешь их вместе и куешь хрупкую цепь заимствованного времени, надеясь, что она сможет растянуться. Что времени хватит до следующей страницы. Если, конечно, эта следующая страница существует.

Я чувствую запах потерянного мной времени. И чего-то еще. Рядом со мной давно никого нет. Пол не вернулся, и с тех пор, как я начала отсчет секунд, в комнату так никто и не вошел. Я досчитала до семи тысяч, это означает, что мне пришлось пролежать в собственном дерьме больше двух часов.

До меня нередко доносятся голоса, пробуждая от этого сна во сне. Постепенно я начинаю к ним привыкать. Ко мне в палату приходят одни и те же медсестры, чтобы убедиться, что я все еще дышу и сплю, а потом вновь оставляют наедине с моими мыслями и страхами. Хотя нет, вру, они делают намного больше. Например, переворачивают меня, хотя и непонятно почему. В данный момент я лежу на левом боку, на котором как раз любила спать, когда у меня был выбор. Ведь раньше у меня всегда был выбор.

Большая часть дерьма прилипла к внутренней поверхности левого бедра. Я чувствую его прикосновение и запах. Вынужденно открытый рот почти даже ощущает его вкус, от этой мысли мне хочется прикрыть его рукой, но мне не дано сделать даже этого. Скрывающаяся в горле трубка до такой степени стала частицей моего естества, что я ее больше почти не замечаю. Воображение рисует меня в виде какого-то нового монстра из «Доктора Кто»: кожа и кости в переплетении трубочек и проводов. Я хочу, чтобы до прихода Пола меня помыли. Если, конечно же, он вообще придет. Дверь открывается, мне кажется, что это он, но запах белого мускуса убеждает меня в обратном.

– Доброе утро, Эмбер. Ну, как вы себя сегодня чувствуете?

Дайте подумать… чувствую себя дерьмово, лежу в дерьме и воняю тоже дерьмом. Почему они все продолжают со мной говорить? Ведь им известно, что ответить я не могу, и они не верят, что я способна их услышать.

– Ой-ой-ой… ну ничего, не волнуйтесь, сейчас мы здесь все уберем.

Спасибо.

Двое медсестер принимаются меня обмывать. Они мне не представились, поэтому их имен я не знаю, но я придумала им прозвища. «Северянка» говорит с йоркширским акцентом. У нее есть привычка что-то бормотать себе под нос за работой, и даже тогда она, на мой взгляд, слишком растягивает гласные. Грубоватые на ощупь руки торопятся поскорее взяться за работу. Она с силой трет мою кожу, будто я не человек, а грязная сковородка, напрочь отказывающаяся расставаться с пятнами жира, в голосе ее неизменно звучит усталость. Сегодня вместе с ней пришла «Прокуренная» – прозвище говорит само за себя. Сиплый, низкий голос звучит так, будто она зла на весь белый свет. Когда эта женщина стоит рядом, я чувствую запах никотина, которым пропитаны ее пальцы, ее легкие, ее сиплое дыхание. Пока они вдвоем меня моют, я слышу шорох их пластиковых фартуков, плеск воды в тазу, чувствую запах мыла и прикосновение к коже облаченных в перчатки рук.