Уинфред Шарлау - Кредит на революцию. План Парвуса

Теперь возможен только пересмотр принципов нашей партии влево, писал Гельфанд, «в смысле расширения нашей политической деятельности… усиления социально-революционной активности… энергичных усилий и желания, а не робкой деликатности» [61] Парвус. Оппортунизм на практике // Neue Zeit. 1900–1901. Т. 2. С. 746. .

Бернштейн тратит накопленный революционный капитал на пустяки, в то время как пришедшие в восторг от соглашения с буржуазией социальные реформаторы «хором воспевают его героические дела».

С капитализмом можно бороться, утверждал Гельфанд, только с позиций социальной революции. «Пролетариат может быть только могильщиком капитализма» [62] Там же. С. 794. .

Причины, заставившие Гельфанда вернуться к нападкам на ревизионистов, имели двоякую природу. Исходя из личных мотивов, Гельфанд считал, что пришло время погнать его критиков «ударами плети в лягушачий пруд». Что касается политических причин, то Гельфанд считал, что неприязнь к ревизионистам, критика ревизионистов, резкость тона заставят его сторонников неожиданно перейти в контрнаступление. В письме к Каутскому он так объяснил свою позицию: «Теперь они могут, пользуясь моей критикой, но сохраняя некоторую осторожность, еще более жестко высказывать нашу общую точку зрения; следовательно, они будут бороться под прикрытием… я сомневаюсь, что без прикрытия они могли бы бороться так же храбро» [63] Парвус – Каутскому, без даты, 1901 г. Несколько писем Розы Люксембург и другие документы // Бюллетень Международного института общественной истории. Амстердам, 1952. № 1. С. 27. .

Август Бебель чувствовал, что в Любеке произойдет катастрофа. Он не рассматривал статьи Гельфанда в Neue Zeit как своего рода провокацию; по его мнению, автор преследовал конкретную цель, хотя не всегда корректно выражался. Но он боится, написал Бебель в письме Каутскому, что «возбужденные торгаши», которых Гельфанд «достал до кишок», могут потерять терпение. «Вы не поверите, как враждебно настроены в партии против Парвуса, даже Роза Люксембург, и хотя я не думаю, что мы должны брать в расчет это соображение, но и не можем полностью игнорировать его» [64] Бебель – Каутскому, 4 сентября 1901 г. Несколько писем Розы Люксембург и другие документы // Бюллетень Международного института общественной истории. Амстердам, 1952. № 1. С. 26. .

На Любекском съезде события развернулись намного драматичнее, чем предполагал Бебель. Гельфанд и Роза Люксембург, совсем недавно выступившая с уничтожающей критикой в адрес французских социалистов, подверглись жесточайшей критике. Бебель, не желавший добавлять масла в огонь, проявил сдержанность. Надо обладать испорченным вкусом, сказал он, чтобы «представить, если можно так выразиться, ведущих партийных товарищей в купальных костюмах».

Но враги Гельфанда и Розы Люксембург больше не могли сдерживать эмоции. Фишер сослался на «литературных хулиганов»; Эрхардт, делегат из Людвигсхафена [65] Людвигсхафен – город на юго-западе Германии, земля Рейнланд-Пфальц. (Примеч. пер.) , выразил отвращение к иммигрантам, заявив, что партию оскверняют «мужчины и женщины, приехавшие с Востока».

Вольфгант Хайне, берлинский адвокат и один из наиболее известных приверженцев Бернштейна, превзошел сам себя; в его нападках на Гельфанда и Люксембург откровенно звучали антисемитские высказывания. И не важно, что съезд осудил Хайне; делегаты могли тайно причинить большой вред иммигрантам.

Ожесточенные атаки делегатов Любекского съезда не произвели никакого впечатления на Гельфанда. Он не собирался брать свои слова назад и извиняться, а просто хотел кое-что объяснить. После съезда он написал Каутскому: «Больше чем когда-либо пролетариат нуждается в откровенном, ясном, безбоязненном голосе, который будет с одинаковой точностью судить о событиях и людях. А это недопустимо. Он озлобит тех, кто мыслит иначе, обидит колеблющихся, вызовет гнев законопослушных. И все же, если это подлинный голос, его будущие победы будут тем больше, чем больше сейчас его бьют и отвергают» [66] Письмо без даты. Архив Каутского. .

Гельфанд открыто заявил, что «революционный дух говорит на прямом языке». Молодой человек счел необходимым привести слова Мартина Лютера: «Я не знаю другого способа, чем гнев и рвение; если я хочу хорошо писать, хорошо молиться и хорошо проповедовать, я должен быть рассержен». В итоге он закончил выступление на том, что было допустимо в ходе партийных дебатов: «Я утверждаю, что сотня грубиянов предпочтительнее одного лицемера» [67] Из мировой политики. 1904. 31 декабря; 1905. 5 января. .

Когда Гельфанд выслушивал в Любеке выпады в свой адрес, он уже утратил ту защиту, которую обеспечивала ему должность редактора в дрезденской Arbeiterzeitung. Чтобы представить ревизионистские дебаты и их результаты как единое целое, мы несколько ускорим повествование. Гельфанда и его товарища Мархлевского выдворили из Саксонии в конце 1898 года; местная полиция больше не могла выносить их чрезмерной активности. Сначала Гельфанд пытался оказывать влияние на редакционную политику из Геры, города, расположенного в соседней с Саксонией Тюрингии. Гельфанд назначил Розу Люксембург своей преемницей, чтобы быть уверенным в политическом курсе, проводимом газетой.

Такое положение сохранялось очень недолго. Спустя несколько месяцев Гельфанда и Мархлевского выдворили и из Геры. Друзья кинулись на поиски более безопасного и по возможности постоянного местожительства. Выбор был невелик. В конечном итоге они остановились на Баварии; их старый противник, Георг фон Фольмар, был настолько любезен, что добился для них разрешения на проживание в Баварии.

Отъезд Гельфанда из Мюнхена подразумевал его удаление от центра политической активности партии. Но ему нечего было терять; у него не было ни должности, ни серьезного влияния. После нападок на Бернштейна он потерял остатки расположения берлинских партийных лидеров; даже издатели социалистических газет больше не проявляли никакого интереса к его статьям. Каутский, который раньше защищал Гельфанда, после съезда в Любеке стал отказываться печатать его статьи в Neue Zeit. В период с 1901 по 1906 год ведущий орган германской социал-демократической партии не напечатал ни единой статьи Гельфанда.

В начале ХХ века создалось впечатление, что карьера Гельфанда в германской партии близится к концу. По мнению партийного руководства, многие годы Гельфанд слишком усложнял им жизнь. Но он не был нарушителем спокойствия в примитивном смысле этого слова. у него было собственное видение германской социалистической партии. Какая огромная удача, считал Гельфанд, получить в наследство марксистскую революционную теорию, но при этом как бессмысленно тратится время на проведение постепенного реформирования. Он оставался русским интеллигентом, которого мучила мысль о приближении социальной революции.