Юлия Кантакузина - Революционные дни. Воспоминания русской княгини, внучки президента США. 1876-1918

В то время многие мои друзья стали называть меня авантюристкой, хотя обычно я была довольно осторожной и не торопилась принимать решения, но на этот раз я не испытывала ни сомнений, ни колебаний по поводу того, что другим, возможно, казалось рискованным предприятием.

Я ничего не знала о России, даже о ее истории и географическом положении имела лишь смутное представление и не имела ни малейшего понятия ни об обществе, ни о семье, в которую мне предстояло вступить. Те русские, которых встречала здесь, мне нравились, и я находила, что их взгляды схожи с моими. Мой жених знал заранее, что я довольно бедна, но это не остановило его.

В первых числах сентября приехал мой жених, и с этого дня начался ряд обедов, которые любезно давали в нашу честь мои друзья. Обсуждались и улаживались последние детали, связанные со свадебными церемониями. Их предстояло две: русская православная и в маленькой епископальной часовне в Ньюпорте.

Сначала должна была состояться русская церемония, по особому разрешению ее устроили дома. Проводили ее священники, приехавшие из Нью-Йорка и привезшие с собой все необходимые принадлежности. Это была очень красивая служба: иконы и свечи, запах ладана и монотонные песнопения производили чарующий эффект в тихой комнате. Гостей не пригласили, присутствовали только шаферы и члены семьи.

В американской часовне церемония тоже была красивой и, согласно нашим пожеланиям, по возможности простой. Нам с Кантакузиным претила идея о чем-то преувеличенном и показном. Церковные скамьи были украшены осенними цветами и листьями, а у алтаря – экран легкой пушистой зелени. Службу проводили епископ Поттер, старый друг моих родителей, и доктор Невин, ставший свидетелем рождения и развития нашего романа.

Платье мое было самым простым; на вуали из тюля – ни цветов, ни драгоценностей. Единственной деталью, внесшей ноту великолепия во всю церемонию, была форма моего мужа – полковой белый мундир с красной с золотом отделкой, высокие черные сапоги и серебряная каска, увенчанная серебряным императорским орлом, отражающим свет и сверкающим. На всех произвела впечатление превосходная одежда жениха, а его породистое лицо и фигура, а также хорошие манеры вызвали благосклонные отзывы у всех тех, кто увидел его в тот день в первый раз.

Моим посаженым отцом был брат в мундире Уэст-Пойнта. Ранней весной отца послали на Филиппины. Вернувшись из-за границы, я не застала его дома, но он написал, что надеется вернуться к нашей свадьбе. Лето прошло, но его работа в Лусоне и Самоа становилась все более напряженной, а постоянные беспокойства, причиняемые местными вождями, заставили его прийти к выводу, что он обязан остаться там, а не просить отпуска, как предполагал первоначально.

В результате он написал, что не хочет, чтобы свадьбу откладывали, и предложил нам попросить президента дать брату позволение покинуть Уэст-Пойнт, чтобы он смог заменить отца на этой церемонии. Мистер Макинли любезно согласился.

В ту неделю, когда состоялась моя свадьба, отец участвовал в четырех сражениях, но с передовой из пустынной местности передал с посыльным телеграмму, чтобы отправить ее из штаба, так что ее вручили мне сразу же по возвращении из церкви. Это послание любви от моего отца с благословением и поздравлениями было первым из полученных мною.

На свадьбе было много интересных людей, они собрались из любви к моим родителям и из интереса ко мне, их ребенку, но я плохо помню отдельные лица. Из Чикаго приехал мой дед с четырьмя сыновьями, в свои восемьдесят лет он был еще крепким и сильным, хотя на обоих его глазах развилась катаракта и ему приходилось ходить с палочкой. Он составил хорошую компанию бабушке Грант, они часто гуляли под руку и о чем-то весело разговаривали. Они возвращались в своих воспоминаниях на двадцать пять лет назад, ко времени свадьбы моих родителей, и все общество с удовольствием слушало их воспоминания. Мы о них беспокоились, поскольку бабушка тоже состарилась, располнела и зрение ее резко ухудшилось. Однако наши опасения не подтвердились, и они с легкостью перенесли обильный обед и прочие удовольствия дня, и их сфотографировали с нашей свадебной компанией, стоящими рядом.

В тот же день мы покинули Ньюпорт на яхте, которую предоставил нам добрейший из друзей мистер Уолтерз, а на следующее утро отплыли во Францию. Несколько дней в Париже, чтобы собрать все сундуки с приданым, а затем мы сели на Северный экспресс, направляющийся в Россию.

Оказавшись на границе своей новой родины, я испытывала наивысший подъем интереса и любопытства. Что же заставляло всех утверждать, будто я найду здесь совершенно иную страну и иной образ жизни, чем на Западе, и почему я буду ощущать себя в такой дали от всех?

Я сразу же услышала незнакомый язык, в котором длинные предложения произносились так, что казались одним словом. Я увидела стоящих вокруг странных коренастых людей с широкими бесстрастными лицами. Они почти ничего не говорили, не жестикулировали и отвечали на взволнованные вопросы своими тихими спокойными голосами. Это были мужики в странной одежде, белых фартуках и шапках причудливой формы. Они проворно несли наш багаж и казались очень сильными. Чиновники в различных формах, прекрасно выглядевшие мужчины крепкого сложения, щегольски носившие свою форму, тщательно проверяли паспорта и багаж.

У границы нас встретил старик с умным лицом, он много лет прослужил у деда и отца моего мужа, а после смерти свекра стал дворецким или управляющим имением. Он взял наши билеты, квитанции на багаж и посоветовал пойти пообедать в ресторан, где уже заказал для нас обед, а сам ушел, чтобы позаботиться обо всем прочем.

После еды мы немного погуляли среди живописных групп, затем пришел старик Август и сообщил, что специальный вагон прицеплен к поезду, направляющемуся на юг, и мы должны в него сесть. После еще двадцатичетырехчасового пути мы прибыли на крошечную станцию, ближайшую к старинному имению Буромка [34] Имение Кантакузиных Буромка, собственность, доставшаяся по линии Сперанских, находилось в Полтавской губернии в Левобережной Украине (к востоку от Днепра). , где сошли, и нас встретил брат мужа. Это был очаровательный четырнадцатилетний мальчик, круглолицый, с веселой улыбкой и озорными искорками в красивых глазах. Он принес мне большой букет фиалок, и, пока мы с ним болтали, слуги распаковывали большую корзину для завтраков и выкладывали ее содержимое. Мы поели с большим аппетитом, так как с тех пор, как пересекли границу, ели только то, что старый Август мог приготовить в вагоне. Казалось таким странным, что приходилось брать с собой так много вещей и людей, чтобы тебе было удобно. Август привез с собой белье и все прочее, и я поняла, что все это необходимо, как только мы покинули магистральные линии и поезда-экспрессы. Мой деверь прекрасно организовал нашу поездку в Буромку. По волнистым степям три смены серых в яблоках рысаков, запряженных по четыре в ряд, тащили нас в огромном роскошном ландо, за ним следовал другой экипаж с Августом и чемоданами, а третий вез наши сундуки. У въезда в имение нас ждал парадный экипаж, по традиции называвшийся «золотым экипажем». Он так высоко поднимался над землей, что для того, чтобы вскарабкаться в него, требовалась лестница из четырех ступеней, сзади у него находилась площадка, где между рессорами, держась за поручни, стояло двое слуг в казачьих мундирах. Они очень красиво выглядели в своих отороченных мехом сине-алых одеяниях, с семейными гербами – орлами, прикрепленными к груди. Мы с Кантакузиным сидели на главной скамье, а деверь – на маленькой скамеечке у наших ног, спиной к козлам, на которых сидел кучер.