Юлия Кантакузина - Революционные дни. Воспоминания русской княгини, внучки президента США. 1876-1918

Эта поездка была единственным скверным впечатлением, оставшимся у меня от такого великолепного города, который мне было суждено нежно полюбить и который стал моей родиной на многие годы, но тогда мне казалось, будто мы проехали много миль, прежде чем добрались от Варшавского вокзала до Фонтанки, где жила княгиня.

Когда мы наконец добрались до парадного входа и поднялись по большой лестнице в хорошо натопленные комнаты, наше настроение поднялось. Княгиня встретила нас с таким же волнением, как и в Буромке, но менее церемонно. Меня сразу же представили сестре моего мужа и ее супругу. Она обладала незаурядными качествами: маленькая и хрупкая, с нежными руками и прекрасными глазами, она как бы являла собой квинтэссенцию хороших манер. Ей были присущи редкий интеллект, ум и привлекательность. Как правило, застенчивая и не умеющая выставлять себя напоказ, она принадлежала к тем женщинам, о которых французский гений сказал так: «Самые привлекательные женщины никогда не привлекают внимания, но всегда его удерживают».

Я нашла ее очень простой и обаятельной, мы сразу же стали относиться друг к другу по-сестрински и оставались в таких отношениях в течение двадцати долгих лет, став к тому же и верными друзьями. Ее супруг, сердечный и очаровательный человек, тоже сделался моим добрым другом и в течение наших длительных взаимоотношений всегда относился ко мне с симпатией. Постепенно я почувствовала великолепие города, вызывавшего у меня какой-то внутренний трепет, и почти сразу же ощутила вкус к светской жизни.

В целом же на мою долю сначала выпали тяжелые испытания, так как, приехав в ноябре к Рождеству, я провела три недели больной в постели, а в конце января снова слегла в постель с тяжелым брюшным тифом и оставалась там до Пасхи, затем легкий рецидив снова удерживал меня больной до конца мая.

Когда мой мозг не был затуманен, я ощущала глубокую депрессию оттого, что так много болела, но мой молодой муж оказался превосходной сиделкой; он сам, его брат и сестра всегда были готовы развлекать и веселить меня в долгие часы выздоровления.

В июне мы переехали в собственные апартаменты на берегу Невы, и, хотя они были намного меньше, чем дом княгини, мы с восторгом принялись обустраиваться. Нам обоим нравилась большая река, благодаря которой постоянно менялась картина.

Во время моей болезни зимой приезжала мама, летом она вернулась еще на шесть недель, предприняв с большим терпением долгое утомительное путешествие.

В июле родился наш первый ребенок, великолепный пухлый мальчик с темно-карими глазами Кантакузиных. Он был здоровым и сильным, и я чрезвычайно гордилась этим новым членом семьи.

У моего мужа был брат-моряк, на пятнадцать месяцев его моложе, он вернулся с Востока как раз ко времени рождения Майка. Борис сразу же принял меня и ребенка, которым восхищался. Познакомившись с этим членом семьи, я почувствовала, что у меня есть все основания поздравить себя с тем, что муж дал мне возможность войти в такой милый семейный круг.

Имея прелестный дом, полный любимых вещей, прекрасного сына и симпатичного мужа, я начинала новую жизнь в России. Я чувствовала себя здоровой и сильной после проявленной обо мне заботы во время моих болезней и с нетерпением ожидала возможности приобщиться к жизни петербургского светского общества и познакомиться со всемирно известными людьми, составлявшими его славу.

Мне было чрезвычайно интересно знакомиться с людьми в Санкт-Петербурге. Это совсем не походило на встречи в светских обществах, когда мы проездом посещали какие-то иностранные города и знали, что скоро уедем и произведенное друг на друга впечатление не имеет существенного значения. Здесь же все было по-иному. Некоторые из этих русских были теперь моими родственниками, любой из них потенциально мог стать другом, и я знала, что мне предстояло всю оставшуюся жизнь провести среди них. Они сильно отличались от приятелей из прошлого. У меня создалось впечатление, будто они намного проще и естественней. Этикет, безусловно, существовал, но его гнет в меньшей степени ощущался в Петербурге, чем в Вене.

Петр Великий учредил градацию рангов, и по правилам ни один армейский офицер рангом ниже полковника не мог появиться ни на одном из придворных приемов с женой, если он или она не состояли при ком-либо из членов императорской семьи. В этом случае они приходили официально как часть свиты. Унаследованный титул совершенно не менял такого положения при дворе. Человек мог быть главой княжеской семьи и все же не иметь придворного звания, в то время как любой полковник, даже будучи низкого происхождения, из любой части страны имел право явиться с супругой на большой придворный бал.

Рождение имело значение с исторической и светской точки зрения, но не официально, в то время как официальный бюрократический ранг, военный или гражданский, давал определенные придворные права. Об этом мне сразу же сообщила свекровь, а поскольку мой муж в свои двадцать четыре года был всего лишь лейтенантом, хотя и престижного Кавалергардского полка вдовствующей императрицы, невзирая на все наши родственные связи и положение в обществе, он не мог ни взять меня во дворец, ни явиться туда сам, если только не нес там караульную службу. Оставлять свою службу в полку он не хотел, так что, казалось, нам предстоит ждать долгие годы, прежде чем я приобрету официальное право быть представленной двум императрицам [39] Мария Федоровна (1847—1928) – вдовствующая императрица, в прошлом датская принцесса Дагмара, сестра английской королевы Александры; и императрица Александра Федоровна (1872—1918) – принцесса Гессен-Дармштадтская, воспитанная в Кенсингтонском дворце своей бабушкой королевой Викторией. Прежде чем выйти замуж за представителя русской царской семьи, иностранные принцессы принимали православную веру и им давалось русское имя и отчество. , что являлось первым шагом к признанию при дворе.

Я слышала, что в жизни нескольких женщин это стало помехой на все годы молодости; мне повезло больше, и почти сразу же трудности исчезли с моего пути. Однажды на небольшом балу во дворце великого князя Владимира хозяйка дома великая княгиня Мария подошла ко мне и, взяв за руку, сказала: «Пойдемте, радость моя, я говорила о вас с императрицей, и она разрешила представить вас ей». Меня подвели к тому месту, где стояла молодая императрица, великая княгиня сказала несколько добрых слов и подтолкнула меня вперед, в пустое пространство, остававшееся вокруг правительницы. Она была чрезвычайно тиха и застенчива. Задав два-три поверхностных вопроса, на которые я ответила, она впала в свое обычное состояние молчаливой рассеянности, так что, сделав реверанс, я отошла. Тем не менее, поскольку я все-таки побеседовала с ее величеством, все стали говорить, что мне следует сразу же попросить об официальной аудиенции, и не только императрицу, но и всех великих княгинь. Если кто-то поклонился императрице, проявить невнимание к подобной особе будет неправильно.