Эдвард Гиббон - Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)

Такое ровное и спокойное течение жизни, не оставлявшее места для пороков или безумств, доказывает мудрость и справедливость Александра как правителя лучше, чем все мелкие подробности, сохраненные Лампридием в его компиляции. Начиная с воцарения Коммода римский мир в течение сорока лет без перерыва терпел различные пороки четырех тиранов. После смерти Элагабала он тринадцать лет наслаждался благодатным покоем. Провинции, освобожденные от обременительных налогов, изобретенных Каракаллой и его приемным сыном, процветали в мире и достатке под управлением наместников, убедившихся на собственном опыте, что у них есть лишь один способ добиться расположения государя – заслужить любовь подданных. Было введено несколько нестрогих ограничений на предметы безвредной роскоши римского народа, но при этом цены на пищевые продукты и процентные ставки стали ниже благодаря отеческой заботливости Александра, который в щедрости был благоразумен: удовлетворял желания черни и развлекал ее, но при этом не доводил до нищеты усердных тружеников.

Имя Антонин, облагороженное добродетелями Пия и Марка Аврелия, перешло по закону усыновления к распутному Веру и по наследству – к жестокому Коммоду. Потом оно стало почетным прозвищем сыновей Севера, было присвоено молодому Диадумениану и в конце концов обесчещено бесславным верховным жрецом из Эмесы. Александр, несмотря на умело составленные и, может быть, искренние настойчивые просьбы сената, благородно отказался украсить себя чужим блеском заимствованного имени, но все его поступки были направлены на то, чтобы возродить славу и счастье эпохи подлинных Антонинов.

Хотя Александр Север в этом своем традиционном портрете идеализирован, насколько знал Гиббон, это был умеренный и добросовестный правитель. Но реформы, проведенные Александром, сделали его непопулярным, а когда обстановка на персидском и германском фронтах начала становиться угрожающей, он утратил всякую власть над армией. Гиббон завершает главу 6 отступлением на тему финансов империи.

Из различных форм правления, которые в разные времена преобладали в мире, наследственная монархия, кажется, дает больше всего поводов для насмешек. Можно ли без возмущения и улыбки рассказывать о том, как после смерти отца целый народ, принадлежащий ему, передается по наследству, как упряжка быков, его младенцу-сыну, который пока не известен ни человечеству, ни себе самому, а самые бесстрашные воины и самые мудрые государственные мужи отказываются от своего естественного права на власть, подходят к колыбельке короля, преклоняют перед ним колени и клянутся в неизменной верности? Сатирик или красноречивый оратор мог бы изложить эту очевидную мысль в самых ярких красках, но мы, рассуждающие более серьезно, будем независимо от человеческих страстей уважать полезный предрассудок, устанавливающий порядок наследования, и радостно приветствовать любое средство, избавляющее толпу от опасной и, по сути дела, мнимой власти – права ставить над собой хозяина.

В прохладной тени своего уединенного уголка мы легко можем воображать себе формы правления, при которых скипетр постоянно будет отдаваться самому достойному соискателю руками всего общества путем свободного и неискаженного голосования. Опыт разрушает эти воздушные замки и учит нас, что в большом обществе право выбирать монарха никогда не будет принадлежать ни самой мудрой, ни самой большой части населения. Армия – единственный слой общества, в котором люди настолько едины, что могут действовать совместно, испытывая одно и то же чувство, и достаточно сильны, чтобы навязать эти чувства остальным своим согражданам. Доблесть вызывает у этих людей уважение, а щедрость позволяет купить их голоса; но первое из этих достоинств – чувство, которое часто живет в самых диких сердцах, второе же можно проявить только за счет общества, и оба их может обратить в своем честолюбии против обладателя трона его дерзкий соперник.

Преимущество по праву рождения, если оно подтверждено временем и мнением народа, – самое простое и вызывающее меньше всего зависти неравенство между людьми. Признание этого права гасит надежды на успех интриги, а сознание собственной безопасности умиротворяет монарха, не давая ему быть жестоким. Прочное укоренение этой мысли в умах обеспечивает мирный переход власти по наследству и мягкий режим правления в европейских монархиях. Недостаточное ее понимание можно считать причиной частых гражданских войн, которыми любой восточный деспот вынужден прокладывать себе путь к трону своих отцов. Но даже на Востоке круг соперников обычно ограничивается принцами царствующего дома, и наиболее удачливый из них после того, как устранил мечом или удавкой своих родичей, не вызывает зависти у менее знатных подданных. Римская же империя после того, как сенат из авторитетного стал презираемым, была огромной сценой, на которой царили беспорядок и неразбериха. Царские и даже просто знатные семьи провинций уже много лет назад были проведены как пленники перед триумфальными колесницами республиканцев. Старинные семейства Рима одно за другим погибли от тирании цезарей; а пока сами владыки Рима были связаны в своих действиях республиканскими формами правления и их неудачливые потомки раз за разом обманывали их надежды, мысль о передаче власти по наследству ни в каком виде не могла укорениться в умах их подданных. Право на трон, который никто не мог потребовать себе по рождению, получал любой благодаря своим достоинствам. С дерзких честолюбивых надежд были сняты спасительные ограничения закона и предрассудков, и даже последний среди людей мог, не теряя рассудка, надеяться, что доблесть и удача помогут ему подняться на высокое место в армии, а там всего одно преступление – и он вырвет скипетр мира из рук своего слабого и не любимого народом повелителя. После смерти Александра Севера и вступления на престол Максимина ни один император не мог чувствовать себя безопасно на троне, а каждый крестьянин-варвар с границы мог мечтать о высочайшем, но опасном императорском сане.

Примерно за тридцать два года до этих событий император Септимий Север, возвращаясь из похода на восток, сделал остановку во Фракии, чтобы отпраздновать состязаниями солдат день рождения своего младшего сына Геты. Жители страны толпами сходились и съезжались на эти игры, чтобы посмотреть на своего верховного владыку, и один молодой варвар гигантского роста убежденно заявил на своем грубом наречии, что может состязаться за приз в борьбе. Поскольку армейская дисциплина была бы опозорена, если бы римский солдат был побежден фракийским крестьянином, против просителя выставили самых крепких мужчин из гражданского люда, кормившегося при лагере, но он уложил на землю одного за другим шестнадцать из них. Победитель получил в награду несколько мелких подарков и разрешение вступить в войска. На следующий день счастливца-варвара заметили среди толпы новобранцев, в которой он был выше всех. Он танцевал, выражая свое ликование по обычаю своей страны. Заметив, что привлек внимание императора, победитель тут же подбежал к его коню, помчался рядом с ним пеший и так бежал долго и быстро, не проявляя ни малейших признаков усталости. «Фракиец, согласишься ли ты бороться после своего бега?» – спросил изумленный Север. «С величайшим удовольствием, государь», – ответил неутомимый юноша и после этого почти мгновенно победил в борьбе семь сильнейших солдат армии. За эти несравненные доблесть и быстроту он получил в награду золотое ожерелье и тут же был принят в конную охрану, которая всегда сопровождала императора.