Эдвард Гиббон - Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)

Иудейская религия идеально подходила для обороны, но никогда не предназначалась для завоевания; выглядит вероятным, что новообращенных в эту веру никогда не было намного больше, чем отступников от нее. Первоначально Бог дал свои обещания, присоединив к ним обряд обрезания как отличительный признак, всего одной семье. Когда же потомство Авраама размножилось, как песок морской, Бог, из уст которого оно получило свод законов и обрядов, объявил себя истинным и как бы национальным богом Израиля и самым тщательным образом ревниво отделил свой любимый народ от остального человечества. Завоевание земли Ханаанской сопровождалось столькими удивительными и кровавыми событиями, что евреи, победив, оказались в состоянии непримиримой вражды со всеми своими соседями. Они получили от Бога повеление истребить с корнем несколько племен, которые особенно горячо поклонялись идолам, и человеческая слабость редко откладывала выполнение Божьей воли. С остальными народами евреям было запрещено родниться через брак и заключать какие-либо союзы, а запрет допускать их к исповеданию иудейской веры, который иногда давался навечно, почти всегда налагался до третьего, седьмого или даже десятого поколения. Никогда не считалось, что закон предписывает проповедовать неевреям религию Моисея, и сами евреи не были склонны считать ее исповедание своим добровольно исполняемым долгом.

В вопросе приема в свою среду новых сограждан этот необщительный народ руководствовался себялюбивым тщеславием греков, а не великодушной политикой Рима. Потомкам Авраама льстила мысль, что они одни являются наследниками соглашения, заключенного с Господом, и они чувствовали, что уменьшат ценность этого наследства, если слишком легко будут допускать к нему всех прочих, кто живет на свете. Ближе познакомившись с остальным человечеством, они увеличили запас своих знаний, но не излечились от своих предрассудков; и каждый раз, когда Бог Израиля приобретал новых почитателей, он получал их в основном благодаря временной склонности переменчивых язычников, чем из-за активной проповеди и усердия своих миссионеров. Похоже, что религия Моисея была предназначена не только для единственного народа, но и всего для одной определенной страны. Если бы строго соблюдалось то предписание, что каждый еврей мужского пола должен три раза в год представать перед лицом Господа Иеговы, евреи никогда бы не смогли расселиться за тесные границы Земли обетованной. Это препятствие исчезло, когда был уничтожен Иерусалимский храм, но вместе с ним погибла большая часть иудейской религии, и язычники, которые долгое время удивлялись, когда им рассказывали о пустом святилище, не могли понять, чему может поклоняться и какие священные предметы для обрядов может иметь религия без храмов и алтарей, без жрецов и жертв. Но евреи, даже будучи побеждены, продолжали утверждать и отстаивать свои исключительно высокие привилегии и потому сторонились иноземцев, вместо того чтобы угождать им.

Они по-прежнему с несгибаемой строгостью настаивали на соблюдении тех положений своего закона, следовать которым было в их власти. Их присущие им одним правила – особые различия, которые они проводили между днями недели и видами пищи, и целый ряд других разнообразных предписаний, простых, но обременительных, – все вызывали отвращение у других народов, имевших совершенно противоположные привычки и предрассудки. Уже один болезненный и даже опасный обряд обрезания мог оттолкнуть желавшего обратиться в эту веру от дверей синагоги.

В этой обстановке предстало перед миром христианство, вооруженное той же силой, которой обладал закон Моисея, но свободное от его тяжелых оков. Новое учение так же старательно внушало своим последователям исключительно твердую и горячую убежденность в своей истинности и в том, что существует лишь один Бог, как и предыдущее; все, касавшееся свойств и намерений Высшего Существа, что открывалось теперь людям, было таким, что увеличивало их благоговение перед этим таинственным учением. Боговдохновенность Моисея и пророков была признана христианством и даже объявлена его самой прочной основой. С начала времен непрерывно следовавшие одно за другим пророчества возвещали и подготавливали долгожданный приход Мессии, которого евреи представляли себе, в согласии со своими большими надеждами, чаще как Царя и Завоевателя, чем как Пророка, Мученика и Сына Божьего. Его искупительная жертва одновременно завершила и отменила несовершенные жертвоприношения в храме. Обрядовый закон, состоявший лишь из символов, был сменен чистым духовным культом, одинаково приспособленным для всех стран и для людей любого звания, а вместо посвящения через кровь было принято более безопасное посвящение с помощью воды. Благосклонность Бога не была обещана одному лишь потомству Авраама; ее предлагали всем – свободному и рабу, греку и варвару, еврею и нееврею. Все привилегии, которые могут поднять верующего с земли на небеса, увеличить его набожность или даже удовлетворить ту тайную гордыню, которая проникает в человеческие сердца под видом набожности, предназначались лишь последователям христианской церкви. Но в то же время всем людям было разрешено приобрести это почетное отличие; оно не только предлагалось как милость, но давалось как обязанность, и даже прилагались старания, чтобы люди его приобретали. Самым святым долгом новообращенного стало делиться с друзьями и родственниками тем бесценным благом, которое он получил, и предупреждать их, что отказ карается суровым наказанием как преступное неповиновение воле милостивого, но всемогущего Бога.

Все же освобождение церкви от уз, роднивших ее с синагогой, произошло не сразу и не без труда. Принявшие христианство евреи, признававшие Иисуса тем Мессией, который был предсказан их древними прорицателями, уважали его как пророка, учившего добродетели и религии, но упрямо держались за обряды предков и желали навязать их неевреям, которые постоянно пополняли собой число верующих. Эти иудействующие христиане, кажется, обосновывали свою точку зрения божественным происхождением закона Моисея и неизменным совершенством его великого Творца, и их аргументы были не совсем лишены истины. Они утверждали, что, если вечное Существо, одно и то же во все времена, задумало бы отменить те священные обряды, которые служили для того, чтобы отличать его избранный народ от прочих, эта отмена была бы такой же явной и торжественной, как первоначальное установление; что вместо частых заявлений, предполагающих или утверждающих, что религия Моисея вечна, она была бы временным учением, которое должно существовать лишь до прихода Мессии, а тот научит человечество более совершенным вере и культу; что сам Мессия и его ученики, которые беседовали с ним на земле, вместо того чтобы разрешить своим примером следование закону Моисея в мельчайших подробностях, объявили бы миру об отмене этих бесполезных устаревших обрядов и не позволили бы христианству столько лет оставаться в безвестности среди сект иудейской церкви. Подобные доводы, очевидно, использовались, чтобы отстоять погибающее дело Моисеева закона; но наши изобретательные и ученые богословы дали пространное объяснение двусмысленным словам Ветхого Завета и поведению апостолов-учителей. Развертывать перед людьми евангельское учение надо было постепенно. Следовало очень осторожно и бережно произносить приговор, столь противный наклонностям и предрассудкам верующих евреев.