Павел Виноградов - Россия на распутье: Историко-публицистические статьи

Особенно вопиющим злом современных окончательных испытаний является подавляющая масса материала, по которому предстоит дать отчет перед экзаменаторами. Правила составлялись с видимою боязнью пропустить хоть какую-нибудь часть важнейших предметов, как будто таким пропуском будет определено, что испытуемый никогда к соответствующей части науки не обратится, или что она получит в университете нежелательную, с точки зрения правительства, постановку. В результате это окончательный экзамен, это испытание взрослых людей в усвоении ими высшего образования обращается в самую ребяческую передачу затверженных уроков, в пробу памяти и нервов, несказанно мучительную для экзаменующихся, но тяжелую и для экзаменаторов. Как оценивать подобные познания? Как определить уровень физических требований, которые могут быть предъявлены различным пациентам? Во всех этих отношениях окончательное испытание в государственной комиссии поставлено несравненно хуже, чем были поставлены те действительно довольно жалкие курсовые экзамены, над которыми иронизировали составители нового устава, как над испытаниями памяти, как над проверкой затверженных чужих слов.

Основное начало современных окончательных испытаний – отделение их от текущего преподавания – не выдерживает критики с педагогической точки зрения и порождает множество затруднений. Уже в комиссии 1875 года была установлена большинством правильная точка зрения на этот предмет. «Высшая правительственная комиссия 1874 года под председательством статс-секретаря Валуева, обсуждая недостатки организации учебных заведений, в пункте 1-м своих соображений указывает на необходимость упрочить органическую связь между учащими и учащимися; в пункте 5-м в ряду способов влияния преподавателей на учащихся – ставить оценку преподавателями умственного развития учащихся; в пунктах 6-м и 7-м не одобряет стремления учащихся к утилитарным целям, когда работы учащихся направлены не столько к самостоятельным научным занятиям, сколько к выдержанию экзамена для практических целей, так что экзамен становился для учащихся вопросом первой важности». Между тем как раз в комиссии Валуева гр. Д. А. Толстой провел положение о необходимости отделения окончательных испытаний от текущего преподавания. Это отделение совершилось, как мы знаем, не вполне, потому что экзаменуют все-таки профессора и экзаменуют в значительной степени по своим курсам, но оно совершилось в том смысле, что обзор элементарных сведений по предметам выдвинулся, безусловно, на первый план и своей количественной тяжестью задавил все остальное, всю самостоятельную работу, которую ведут студенты в университете. Единственный сколько-нибудь реальный остаток этой работы, подлежащий оценке комиссии, это сочинение. Затем все идут ответы устные и письменные – ответы по затверженному материалу. Какое понятие может дать такое испытание навыков к работе, знакомства с методами и умения пользоваться ими?! А между тем самостоятельное чтение и исполнение практических работ признавались существенными средствами обучения самими инициаторами новых экзаменных порядков, вводились в курсы университетов задолго до преобразования 1884 года, и с каждым годом развиваются в университетской практике. Когда же дело доходит до окончательного испытания, все это приходится отбросить по «однородной» программе. Сторонний председатель комиссии не имеет понятия об этих самостоятельных занятиях и не имеет времени в четыре-пять недель пересмотреть и оценить рефераты и семинарские работы, если таковые представлены. Члены комиссии, надо надеяться, имели время и возможность познакомиться с испытуемыми и сблизиться с ними, но оценку свою они принуждены давать на основании совершенно других данных, которые далеко не всегда приводят к одинаковым результатам с указаниями, подчеркнутыми из близкого будничного знакомства с студентами. Всякий профессор из своей практики приведет множество случаев, когда лучшие студенты оказываются мало способными держать окончательные испытания с их калейдоскопом ответов по самым различным частям университетского курса. Бывает и обратно: беспристрастный член экзаменационной комиссии скрепя сердце принужден писать: «весьма удовлетворительно» и присуждать диплом первой степени молодым людям, про которых, как профессор, отлично знает, что они ничем толком не занимались и не интересовались, а «приналегли» к экзамену и с успехом отрапортовали по билетам «однородной программы». Оговорки экзаменных требований относительно оценки специальных работ студентов не вносят действительной поправки в это зло, потому что специальные или, лучше сказать, самостоятельные занятия нельзя оценивать в полчаса и у экзаменного стола: цена им обнаруживается в аудиториях и лабораториях в течение самого хода занятий. Итак, отделение окончательного испытания от текущего преподавания осуждает себя по самой своей постановке и во всяком случае стоит в полном противоречии с желанием поднять интенсивность и значение самостоятельных занятий студентов.

Защищая план государственных экзаменационных комиссий, меньшинство Государственного совета, между прочим, ставило в упрек существовавшим по уставу 1863 года переходным испытаниям значительную потерю времени. «На такого рода испытания университеты тратили полтора и два месяца драгоценного времени, которое отнималось у преподавания. Особенно страдало от этого второе полугодие, которое сокращалось при таких порядках до трех месяцев, не говоря уже о том, что с приближением времени испытаний студенты переставали посещать лекции и принимались за изучение готовых литографических записок». Mutato nomine, de te fabula narratur 200: можно подумать, что дело идет именно о теперешнем порядке.

Трудно даже приблизительно подсчитать количество времени, которое непроизводительно отнимается у преподавания в настоящее время. Переходные экзамены восстановлены в прежней силе и с прежними вычетами из курса, за единственным исключением третьего года, а грозная тень окончательных испытаний падает на весь четвертый год и мешает занятиям в то время, когда они могли быть особенно производительны.

Обратимся теперь к деятельности факультетов. Проводя новый устав, министерство призвало их к особенному контролю за полнотою и последовательностью преподавания, и, благодаря этому контролю, под покровом официальных требований и отделенных комиссий в значительной степени сохранилась система обязательных учебных планов, которую в пух и прах разносили ревизоры 1875 года. Студентам по-прежнему указывается в подробностях, какими предметами они должны заниматься, каких профессоров слушать; для проверки этих занятий существуют экзамены и зачеты; переход с одного семестра на другой, с одного курса на другой совершается в силу действительных или номинальных испытаний и разрешений факультета. Одним словом, студенты поставлены по отношению к своим занятиям под полную опеку факультетов. Не будем пока высказываться о принципиальной пользе или принципиальном вреде системы. Укажем только на ее очевидные недостатки и преувеличения. Не подлежит сомнению, что наши факультеты применяют ее с избытком рвения. При выработке учебных планов они впадают постоянно в одни и те же ошибки, неизменное повторение которых доказывает, что они вытекают из положения. Факультетские планы всегда имеют характер указаний к обширным энциклопедиям по тому или другому разряду наук. Все важнейшие предметы представлены хоть понемногу – все ведь имеют научную важность, между всеми есть внутренняя связь. Факультетские заседания для определения распорядка занятий носят своеобразный характер – точно собираются в дальний путь и набивают чемоданы всем, что когда-нибудь при каком-нибудь случае может понадобиться. Молодому словеснику, конечно, надо слушать историю, русскую и всеобщую, и историю литературы, русской и всеобщей. Но для студента-филолога обязательно значительное знакомство с древними языками. Пусть же он занимается древними языками. Необходимо серьезное философское образование – назначить им столько-то часов философии и истории философии. В методологическом отношении важно всем познакомиться с самой научной из наук этого разряда – с сравнительным языкознанием. Но неприлично было бы русскому филологу оставаться незнакомым с славянским миром: пусть послушает славянскую грамматику и славяноведение… Кроме естественной защиты каждым профессором прав своего предмета, играют роль и другие соображения. Какой-нибудь почтенный, заслуженный профессор хорошо помнит, какое благодетельное влияние на его развитие имели занятия тем или другим из родственных предметов, посещение лекций того или другого знаменитого в истории русских университетов преподавателя. Это будет веским аргументом для того, чтобы включить соответственную науку в число обязательных. И в результате получится учебный план, какой дай бог одолеть лет в восемь, если равномерно и добросовестно следовать всем его указаниям. Все в нем предусмотрено, кроме того, что голова студента имеет пределы вместимости. Объективные, всесторонние связи между науками не дают еще прав каждому отдельному субъекту рекомендовать изучение всех наук, между которыми есть связи. И следовало бы начинать с обратного положения, что в обширных рамках четырех факультетов возможны и необходимы многочисленные комбинации предметов, соразмеренные с интересами и силами учащихся. Существование отделений на некоторых факультетах вызвано этой потребностью, но уступки, которые делаются в данном случае требованиям разделения труда, весьма недостаточны. Факультеты в своей сфере, так же, как и министерство с программами окончательных испытаний, противоречат известному требованию: non multa, sed multum 201. Об одном результате, однако, постоянно говорят и на факультетах, и в министерстве, и в обществе, но говорят как о факте самостоятельном, не имеющем никакой прямой связи с формами министерской и факультетской опеки: это о нехождении студентов на лекции. Явление это объясняется обыкновенно студенческой ленью, но помимо нее и помимо недостатков отдельных курсов, которые отгоняют от них слушателей, оказывается своего рода реакция самосохранения со стороны студентов на факультетские требования. Едва ли будет ошибкой сказать, что ни один отличный студент не следует вполне факультетскому плану. Все держат экзамены, но каждый выполняет, насколько возможно, свой собственный план, не имея в виду выражать этим неуважение к профессорам и предметам, которых он не слушает, а для того, чтобы сосредоточить свои занятия на том, что ему под силу и по склонности.