Евгений Румер - Центральная Азия: взгляд из Вашингтона, Москвы и Пекина

В чисто практическом плане у России практически не было других возможностей, кроме как предложить Соединенным Штатам беспрепятственный вход в Центральную Азию. Ей недоставало военной мощи, чтобы сыграть существенную роль в афганской кампании на земле или в воздухе. В краткосрочной и среднесрочной перспективе лучшее, чем Москва могла помочь Вашингтону в войне с террором, – это был беспрепятственный доступ к Центральной Азии, предоставление разведывательных данных, а также поддержание порядка в собственном доме (надежная охрана компонентов, материалов и технологий, используемых в производстве ядерного, химического и биологического оружия).

Вклад России в войну в Афганистане позволяет сделать предположения о ее вероятной роли в среднесрочной перспективе. География гарантирует ей определенную значимость хотя бы как поставщика нефти и газа. Трубопроводы, идущие по альтернативным маршрутам, строить долго, да и то они будут скорее дополнением, чем заменой существующей в России сети трубопроводов.

Что касается Центральной Азии, то Россия обречена участвовать в ее делах не только по причине географической близости, но и в силу обязательств перед русским населением этого региона. Несмотря на значительную эмиграцию, в Центральной Азии осталось еще около 8 млн этнических русских (самые большие колонии в Казахстане и Узбекистане – 5,1 млн и 1,4 млн, соответственно) 53. Ни одно правительство России не может игнорировать этот вопрос, особенно в случае дестабилизации региона.

Однако военная слабость России, отсутствие адекватных возможностей вести военные действия на значительном расстоянии и ограниченность ресурсов, которых уже не хватает на множество внутренних потребностей, еще надолго сделают для нее невозможным превращение в гегемона или ответственного за безопасность региона. Будущие американо-российские отношения здесь мало что могут изменить. Впрочем, учитывая совпадение интересов США и России в борьбе против радикального исламского терроризма, военная слабость Москвы означает, что, пока все останется как есть, американское военное присутствие в Центральной Азии выгодно России с точки зрения проблем безопасности, даже если российской элите очень неприятно это признать.

Напротив, Иран (давнишний партнер России в Центральной Азии и союзник в противостоянии Талибану) оказался после 9/11 среди проигравших. Будучи центральным членом антиталибской коалиции и верным сторонником Северного альянса, Иран оказался вытесненным из Таджикистана, с которым имеет сильные культурные, языковые и этнические связи.

То, с какой быстротой и готовностью таджикское правительство согласилось принять у себя американских военных, должно было показаться Тегерану настоящим предательством. Открытие воздушного пространства над Таджикистаном для американской авиации (пусть даже только для самолетов с гуманитарными грузами) и размещение союзных войск в Центральной Азии должны были донести до иранского политического руководства ту простую мысль, что в случае конфронтации с Соединенными Штатами ему придется иметь дело с американскими вооруженными силами, размещенными не только в Персидском заливе, но и в Центральной Азии и на Кавказе, не говоря уже о территории его восточных и южных соседей, Афганистана и Пакистана.

Строго говоря, Ирану (как и Китаю) было очень выгодно военное поражение Талибана, враждовавшего с Тегераном. Но последствия военной кампании и фактическое создание американского протектората в Афганистане должно было быть воспринято как удар по иранским интересам, усиливая чувство, что Соединенные Штаты берут его в кольцо.

Непосредственно после 9/11 и в период военной кампании в Афганистане американо-иранские отношения слегка улучшились. Обе страны были враждебны к режиму Талибана. Выраженное Ираном сочувствие после трагедии 9/11, готовность к сотрудничеству, выраженная посылкой гуманитарной помощи в Афганистан, и предложение оказывать в экстренных ситуациях помощь американским военным породили надежду на улучшение отношений между Ираном и США. После крушения режима Талибана, однако, Соединенные Штаты и Иран оказались по разные стороны афганского водораздела. Попытки Ирана к своей выгоде участвовать во внутри-афганской политике угрожали подорвать положение неустойчивого правительства Хамида Карзая, которого поддерживали американцы.

Кроме того, Тегеран отверг предложение Вашингтона присоединиться к войне с терроризмом и продолжал поддерживать палестинские атаки на Израиль. Это проявилось в так называемом инциденте Карин-А в январе 2002 г., когда израильские силы обороны перехватили большой груз контрабандного оружия и боеприпасов из Ирана, направлявшийся в Палестинскую автономию 54. Этот эпизод стал убедительным сигналом о том, что надежды на близкую оттепель в отношениях с Ираном были преждевременными. И это же явилось сигналом для всей Центральной Азии, что новый «шериф» – Соединенные Штаты – уже приступил к работе.

Значение этих событий – утверждение американского военного присутствия в Центральной Азии и резкий отход от господствовавшей в 1990-х политики сдержанности – не поддается однозначной оценке. В ретроспективе понятно, что Соединенные Штаты и их среднеазиатские партнеры по-разному воспринимали войну с террором и произошедшие в регионе изменения.

Соединенные Штаты видели ситуацию в Центральной Азии через призму войны с террором. После быстрого разгрома талибского режима в Афганистане американские политики приступили к задаче проведения долговременных политических и экономических преобразований в регионе как к неотъемлемой части национальной стратегии борьбы с терроризмом. Реформы, которые Соединенные Штаты продвигали в Центральной Азии – в лучшем случае с переменным успехом, – являлись базовым элементом их помощи бывшим советским республикам. Теперь эти реформы стали еще более настоятельными, поскольку оказались в прямой связи с национальной безопасностью Соединенных Штатов и стали залогом долговременной стабильности региона. Таким образом, теперь реформы стали элементом глобальной войны с террором.

Ситуация выглядела совершенно иначе с точки среднеазиатских элит. Более десяти лет их регион был предоставлен самому себе. Им досаждали трудные соседи, внутренняя нестабильность, обнищание населения, политическая неопределенность, требовательные благотворители и полное отсутствие интереса со стороны единственной оставшейся сверхдержавы. После 9/11 Соединенные Штаты проявили серьезный интерес к региону и его проблемам. Но решение, предложенное Вашингтоном, было прямо противоположно тому, чего хотели местные элиты.