Томас Карлейль - Герои, почитание героев и героическое в истории

Герои как боги, пророки, пастыри – все это формы героизма, принадлежащие древним векам, существовавшие в отдаленнейшие времена. Некоторые из них давно уже с тех пор стали невозможными и никогда более не появятся вновь в нашем мире. Герой как писатель – категория героизма, о которой мы намерены говорить сегодня. Напротив, эта категория является всецело продуктом новых веков, и до тех пор, пока будет существовать удивительное искусство письма или скорописи, называемое нами печатанием, можно думать, будет существовать и он как одна из главных форм героизма во все грядущие века. Герой-писатель с разных точек зрения представляет весьма своеобразное явление.

Он – новый человек, говорю я. Он существует едва ли более одного столетия. Никогда прежде не было подобной фигуры. Не было того, чтобы великая душа жила изолированно столь необычным образом, стремясь передать вдохновение, наполняющее ее, в печатных книгах, найти себе место, обрести средства существования в зависимости от того, сколько люди пожелают дать ей за работу. Немало разных предметов выносилось раньше на рынок, где они продавались и покупались по ценам, которые устанавливались сами собой. Но никогда еще не было ничего подобного, в столь оголенной форме, вдохновенной мудростью героической души. Этот человек, со своими авторскими правами и авторским бесправием, на грязном чердаке, в покрытом плесенью платье, человек, управляющий после смерти из своей могилы целыми нациями и поколениями, безразлично, хотели или не хотели они дать ему кусок хлеба при жизни, – представляет поистине необычайное зрелище! Трудно указать более поразительную по своей неожиданности форму героизма.

Увы, уже с древних времен герою приходится втискивать себя в разные странные формы: люди никогда не знают хорошо, что делать с ним, так чужд бывает им его внешний вид! Нам кажется абсурдом, что люди в своем грубом восхищении принимали некоего мудрого и великого Одина за бога и поклонялись ему как таковому; некоего мудрого и великого Магомета за боговдохновенного человека и с религиозным рвением следуют его учению вот уже в продолжение двенадцати столетий. Так, но, быть может, настанет иное время. Людям будет казаться еще более абсурдным, что к мудрому и великому Джонсону, Бернсу, Руссо их современники относились, как я не знаю к каким бездельникам, существовавшим в мире лишь для того, чтобы забавлять праздность. Они были награждены ничтожными аплодисментами и несколькими выброшенными монетами, чтоб только они могли жить! А между тем так как духовное всегда определяет собою материальное, то именно такого писателя-героя мы должны считать самой важной личностью среди наших современников. Он, каков бы он ни был, есть душа всего. То, чему он поучает, весь мир станет делать и осуществлять. Обращение мира с ним служит самым многознаменательным показанием общего настроения мира. Всматриваясь внимательно в его жизнь, мы можем проникнуть настолько глубоко, насколько это возможно для нас при беглом обзоре, в жизнь и тех своеобразных столетий, которые породили его и в которых мы сами живем и трудимся.

Существуют писатели искренние и неискренние, как и во всяких вещах и делах бывает настоящее и поддельное. Если под героем следует понимать человека искреннего, в таком случае, говорю я, функция, выполняемая героем как писателем, всегда будет самой почтенной и самой возвышенной функцией; и некогда хорошо понимали, что это была действительно самая возвышенная функция. Писатель-герой высказывает, как умеет, свою вдохновенную душу, что может вообще делать всякий человек при каких угодно обстоятельствах. Я говорю вдохновенную, ибо то, что мы называем «оригинальностью», «искренностью», «гением», одним словом, дарованием героя, для которого мы не имеем надлежащего названия, означает именно вдохновенность.

Герой – тот, кто живет во внутренней сфере вещей, в истинном, божественном, вечном, существующем всегда, хотя и незримо для большинства, под оболочкой временного и пошлого: его существо там; высказываясь, он возвещает вовне этот внутренний мир поступком или словом, как придется. Его жизнь, как мы сказали выше, есть частица жизни вечного сердца самой природы. Такова жизнь и всех вообще людей, но многие слабые не знают действительности и не остаются верными ей. Немногие же сильные – сильны, героичны, вечны, так как ничто не может скрыть ее от них. Писатель, как и всякий герой, является именно для того, чтобы провозгласить, как умеет, эту действительность. В сущности, он выполняет ту же самую функцию, за исполнение которой люди древних времен называли человека пророком, священником, божеством, для исполнения которой, словом или делом, и посылаются в мир всякого рода герои.

Немецкий философ Фихте когда-то прочел в Эрлангене замечательный курс лекций по этому предмету: «Über das Wesen des Gelehrten», то есть о существе писателя» 117Фихте, согласно трансцендентальной философии, знаменитым представителем которой он является, устанавливает прежде всего, что весь видимый, вещественный мир, в котором мы совершаем свое жизненное дело на этой земле (в особенности мы сами и все люди), представляет как бы известного рода деяние, чувственную внешность. Под всем этим, как сущность всего, лежит то, что он называет «божественной идеей мира». Такова действительность, «лежащая в основе всей видимости».

Для массы людей не существует вовсе никакой божественной идеи в мире. Они живут, как выражается Фихте, среди одних лишь видимостей, практичностей и призраков, не помышляя даже о том, чтобы под покровом всего этого существовало нечто божественное. Но писатель и является среди нас именно для того, чтобы понять и затем открыть глаза всем людям на эту божественную идею, которая с каждым новым поколением раскрывается всякий раз иным, новым образом. Так выражается Фихте, и мы не станем вступать с ним в спор по поводу его способа выражения. Он на свой лад обозначает то, что я пытаюсь обозначить здесь другими словами, что в настоящее время не имеет никакого названия, а именно: несказанно божественный смысл, полный блеска, удивления и ужаса, который лежит в существе каждого человека, присутствие Бога, сотворившего человека и все сущее. Магомет поучал тому же, говорил о том же своим языком. О́дин – своим; это – то, что все мыслящие сердца тем или другим способом должны здесь проповедовать.

Итак, Фихте считает писателя пророком или, как он предпочитает выражаться, священником, раскрывающим во все века людям смысл божественного. Писатели – это непрекращающееся жречество, из века в век поучающее всех людей, что Бог неизменно присутствует в их жизни. Все «внешнее», все, что мы можем видеть в мире, представляет лишь обличье «божественной идеи мира», одеяние того, что «лежит в основе всей видимости». Истинному писателю, таким образом, всегда присуща известная, признаваемая или не признаваемая миром святость: он – свет мира, мировой пастырь. Он руководит людьми, подобно священному огненному столбу, в их объятом мраком странствии по пустыне времени.