Пол Мейсон - Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему

На каждой стадии развития неолиберальный проект устранял эти ограничения. Первое Базельское соглашение, заключенное в 1988 году, установило планку резервов на уровне 8 долларов на каждые 100 долларов займов. К моменту принятия «Базеля II» в 2004 году вклады и займы стали слишком сложными, чтобы их можно было уравновесить простым процентным соотношением. Поэтому правила были изменены: теперь вы должны были «оценивать» свой капитал в зависимости от его качества – а качество должно было определяться рейтинговым агентством. Вы должны были раскрывать свои финансовые инструменты, при помощи которых вы рассчитывали свои риски. И вы также должны были принимать в расчет «рыночный риск», т. е. то, что происходило за пределами вашего банка.

«Базель II» стал открытым приглашением к тому, чтобы обманывать систему – этим и занялись банкиры и юристы. Рейтинговые агентства неверно оценивали активы; адвокатские фирмы разрабатывали сложные схемы, позволявшие обходить правила финансовой открытости. Что же касается рыночного риска, то даже когда Америка скатилась в рецессию в конце 2007 года, комитет по открытым рынкам ФРС – члены которого, как считается, знают все – источал благодушие. Тим Гайтнер, возглавлявший тогда Федеральный резервный банк Нью-Йорка, предсказывал: «Потребительские расходы немного замедлятся, и реакцией бизнеса станет сокращение роста числа нанятых работников и объемов инвестиций, в результате чего рост будет несколько ниже тренда в течение нескольких кварталов» [28] http://www.washingtonpost.com/blogs/wonkblog/wp/2013/01/18/breaking-inside-the-feds-2007-crisis-response/?wprss=rss_ezra-klein .

Эта полная неспособность правильно оценить рыночный риск была порождена не слепым оптимизмом, а основывалась на опыте. Сталкиваясь со спадом, ФРС всегда режет процентные ставки, давая банкам возможность одалживать еще больше денег при наличии меньшего количества активов. Это создало вторую базовую черту неолиберализма – уверенность в том, что любой кризис можно решить.

С 1987 по 2000 год ФРС под руководством Гринспена отвечала снижением ставок на каждый спад. Результатом стало не только то, что инвестиции обеспечивали стопроцентный выигрыш, поскольку ФРС всегда была готова предотвратить крах фондового рынка. Со временем также снизился риск обладания акциями [29] http://www.economist.com/blogs/freeexchange/2011/08/markets-and-fed . Их цена, которая, в теории, представляет собой предположение о будущей прибыльности компании, стала все больше отражать предположения относительно будущей политики Федеральной резервной системы. Соотношение цены акций к выручке (ежегодной прибыли) пятисот крупнейший компаний США, колебавшейся от 10 до 25 после 1870 года, теперь взлетело до 35 и даже 45 [30] http://www.multpl.com .

Если деньги – это «связь с будущим», то в 2000 году они рисовали будущее в совершенно розовом свете. Толчком к краху интернет-компаний в 2001 году стало решение поднять процентные ставки, которое Гринспен принял, чтобы устранить то, что он называл «иррациональным энтузиазмом». Однако затем произошли теракты 11 сентября и обанкротилась компания Enron – и, едва наступила короткая рецессия, ставку снова срезали. Теперь ситуация получила политическую подоплеку: иррациональное изобилие не вызывало проблем, пока ваша страна вела одновременно войны в Ираке и Афганистане, а доверие в корпоративном секторе подрывалось одним скандалом за другим.

На этот раз за решением ФРС стояло четкое обещание: правительство скорее будет печатать деньги, чем допустит продолжительную рецессию и дефляцию. «У американского правительства есть технология под названием печатный станок, – заявил член Совета управляющих ФРС Бен Бернанке в 2002 году. – При системе бумажных денег решительно настроенное правительство всегда может повышать расходы, обеспечивая тем самым положительную инфляцию» [31] http://www.federalreserve.gov/boardDocs/speeches/2002/20021121/default.htm .

При положительных и предсказуемых финансовых условиях доходы самих банков всегда будут высокими. Банковское дело превратилось в постоянно меняющуюся тактическую игру, заключающуюся в выкачивании денег из конкурентов, потребителей и деловых клиентов. Это создало третью базовую черту неолиберализма – повсеместно распространенную иллюзию, что деньги можно создавать из денег.

Хотя банки снизили процент резервирования капитала, они должны были держать наличные; власти США строго придерживались разграничения между ссудными банками с Мэйн-стрит и инвестиционными банками, которое было введено законом Гласса-Стиголла в 1930-е годы. Однако к концу 1990-х годов, когда нарастала волна слияний и поглощений, инвестиционные банки становились глобальными, обходя существовавшие правила. Министр финансов США Ларри Саммерс, отменивший в 1999 году закон Гласса-Стиголла, пустил в банковскую систему тех, кто увлекался экзотическими, непрозрачными и офшорными формами финансов.

Затем фиатные деньги способствовали кризису, поскольку подавали волны ложных сигналов из будущего: ФРС всегда спасет нас, акции не представляют риска, а банки могут получать высокую прибыль от операций с низкой степенью риска.

Ничто не показывает преемственность между докризисной и послекризисной политикой лучше, чем количественное смягчение. Столкнувшись с задачей гигантского масштаба, Бернанке вместе со своим британским коллегой Мервином Кингом, управляющим Банком Англии, запустили печатный станок. В ноябре 2008 года Китай уже начал печатать деньги в более прямой форме «мягких» банковских кредитов, которые принадлежащие государству банки стали выдавать бизнесу (т. е. никто не ждал, что эти кредиты будут выплачены). ФРС собиралась напечатать 4 триллиона долларов в течение четырех лет, выкупая плохие долги ипотечных кредиторов, поддерживаемых государством, затем правительственные облигации и, наконец, ипотечные долги на общую сумму 80 миллиардов долларов в месяц. Совокупный эффект должен был заключаться в насыщении экономики деньгами за счет повышения цены акций и восстановления цен на жилье, а значит, они должны были первым делом отправиться в карманы тех, кто уже был богат.

Япония стала пионером в области печатания денег после того, как в 1990 году там лопнул пузырь на рынке недвижимости. Поскольку экономика страны буксовала, премьер Синдзо Абэ был вынужден вновь запустить печатный станок в 2012 году. Европа, где правила, призванные предотвратить обесценивание евро, запрещали печатать деньги, ждала до 2015 года, мирясь с набирающими силу дефляцией и застоем, пока, наконец, не пообещала напечатать 1,6 триллиона евро.

По моим подсчетам, совокупный объем денег, напечатанных в мире, включая те, что пообещал выпустить ЕЦБ, составляет около 12 триллионов долларов, или шестую часть мирового ВВП [32] http://www.economist.com/blogs/freeexchange/2013/11/unconventional-monetary-policy .