Эдуард Ганслик - О прекрасном в музыке

Относительно поэзии и пластических искусств, эти воззрения уже отчасти выяснились, особенно по двум пунктам.

Во-первых, ученые, занимающиеся ими давно, отбросили ложные взгляды что эстетика какого либо искусства состоит в применении к нему общего, метафизического понятия красоты. Рабская зависимость специальным эстетических исследований от высшего метафизического принципа всеобщей эстетики по-немногу уступает убеждению, что законы красоты каждого отдельного искусства вытекают из особенностей его материала и его техники и потому требуют отдельного, специального изучения.

Кроме того, относительно поэзии и пластических искусств, эстетики уже убедились, что, при исследовании прекрасного, должно изучат самый предмет, а не субъективные ощущения воспринимающего лица. Поэт, живописец не успокоится в убеждении, что он определил красоту своего искусства, если он проследил, какие чувства возбуждают в окружающих его драма или его ландшафт. Он будет доискиваться причины, почему его произведение действует на людей так, а не иначе.

По отношению к одной музыке это воззрение еще не установилось. До сих пор строго разделяют её теоретические правила от эстетических соображений, – причем, по непонятной прихоти, первые передаются по возможности рассудочно-сухо, а вторые расплываются в лирической сентиментальности. Эстетики не хотят смотреть на содержание музыкального произведения как на особый, самостоятельный вид красоты, и до сих пор мы в книгах, критических разборах и разговорах часто наталкиваемся на воззрение, что одни аффекты составляют основу музыкального искусства, что они одни должны служить мерилом художественного достоинства данного произведения.

Музыка, говорят нам, не может, подобно поэзии, занимать наш ум, обогащать его новыми понятиями, она также не в состоянии на нас действовать видимыми формами, подобно пластическим искусствам; следовательно, её призванием должно быть прямое действие на наши чувства. В чем именно состоят связь музыки с чувствами, какими законами искусства она обусловливается, на каких законах природы основывается известное впечатление от данного произведения, этого еще никто не сумел объяснить.

Притом, мы замечаем, что в существующем воззрения на музыку чувство играет двоякую роль. Во-первых, утверждают, что цель мы назначение музыки состоит в возбуждении чувств (или, как обыкновенно выражаются, «возвышенных чувств»); во-вторых, – что чувства составляют и содержании музыкальных произведений.

Оба положения одинаково ошибочны. Прекрасное не может иметь цели вне себя и содержании его нераздельно с формой. Чувства, возбуждаемые прекрасным, не имеют прямого соотношения к нему. Прекрасное остается прекрасным, даже если оно не производит никакого впечатления на окружающих.

Поэтому и в музыке не может быть речи о прямой цели, и связь, существующая между этим искусством и нашими чувствами, нисколько не оправдывает утверждения, что в этой-то связи состоит его эстетическое значение. Чтобы ближе рассмотреть эту связь, мы должны строго различать смысл двух понятий – ощущения и чувства.

Ощущением мы называем чувственное впечатление, дошедшее до сознания. Словом чувство мы обозначаем внутреннее, душевное движение или состояние, являющееся результатом ощущений. Прекрасное первоначально действует на наши органы чувств. Этом путь свойствен не ему одному – им же доходят до нас и все вообще явления. Ощущение служит началом и условием для всякого эстетического наслаждения и составляет только основу чувства, возникновение которого обусловливается соотношением элементов прекрасного, соотношением, часто весьма сложным. Возбудить ощущение может и отдельный звук, отдельный цвет – для этого еще не требуется искусства. По словам упомянутых критиков, музыка должна в нас возбуждать попеременно любовь, благоговение, грусть или восторг. На самом же деле, ни про искусство не ставит себе подобных задач; – единственное назначение искусства состоит в изображении прекрасного. Мы воспринимаем прекрасное не чувством, а воображением. Воображение художника создает музыкальный мотив, а воображение слушателя его воспринимает. Разумеется, воображение не непосредственно воспринимает прекрасное, а с помощью рассудка, т. е. представлений и суждений. Этот процесс совершается так быстро, что часто ускользает от нашего сознания. Этим не ограничивается деятельность воображения: также быстро, как оно само, оно воспринимает впечатление извне и передает его в область рассудка и чувства. Но и чувство, и рассудок играют второстепенную роль в истинном восприятии прекрасного. Оно зиждется на чистом созерцании; к нему не должен примешиваться никакой посторонний мотив, как, например, стремление возбуждать в себе аффекты.

Исключительную деятельность рассудка при восприятии прекрасного скорее можно отнести к логике, чем к эстетике; а действие прекрасного на одно чувство уже входит в область патологии.

Все эти заключения уже давно приняты эстетикой, и они также верны для музыки, как и для остальных искусств. Между тем, знатоки ну зыки их до сих пор не признают и утверждают, что возбуждение чувств составляет задачу музыки и её характеристическую особенность. отличающую ее от других искусств.

С этим последним воззрением нам невозможно согласиться. Если признать воображение истинным органом для восприятия прекрасного, то мы непременно встретим во всяком искусстве косвенное действие и на чувства. Разве хорошая историческая картина не будет на нас иметь действия настоящего происшествия? Разве Мадонны Рафаэля не возбуждают в нас религиозного настроения, а ландшафты Пуссена – стремления вдаль? Разве Страсбургский собор не наводит на нас особого, торжественного настроения? – Ответ не может быть сомнителен.

Мы видели, что все искусства сильно действуют на наши чувства; относительно музыки будет только вопрос о степени. Не говоря о том, что это совершенно ненужная постановка вопроса, может еще возникнуть спор о том, что сильнее возбуждает чувства: Моцартова симфония или драма Шекспира, стихотворение Уланда или рондо Гунеля?

Если же будут утверждать, что музыка действует непосредственно, остальные же искусства посредством понятий, то и это мы должны оспоривать, так как мы уже раньше доказали, что прекрасное в музыке доходит до чувства только посредством воображения.

Мы беспрестанно встречаем в музыкальных статьях очень верное сравнение музыки с архитектурой. Могло ли бы придти в голову какому-нибудь разумному архитектору, что цель архитектуры состоит в возбуждении чувств и что эти чувства составляют её содержание?