Жюльетта Бенцони - Украденный бриллиант

– Подходящее определение для тяжело раненного друга, – не без яда отметила План-Крепен. – Но если совместить все догадки, возникает заговор!

– Против меня? Но с какой стати?

Адальбер рассмеялся:

– Святая простота! Если ты единственный на два континента эксперт по историческим драгоценностям, живешь во дворце, у тебя немалое состояние и коллекция, достойная музеев, как ты думаешь, тебе ни в чем нельзя позавидовать? Мне кажется, есть. Так что оснований для заговоров против тебя немало. Но пока все очень запутано.

А в скором времени запутается еще больше.

Прошло два дня, и короткий звонок с набережной Орфевр известил наших друзей о том, что, согласно английской прессе, лорд Эллертон пропал именно в тот самый день, когда назначил встречу Альдо, о которой дворецкий Седвик слыхом не слыхивал и не был предупрежден.

– Ланглуа считает этот факт крайне странным, потому как у Альдо есть пригласительное письмо, благодаря которому он и двинулся в путь. Но как бы там ни было, старый лорд уехал утром в неизвестном направлении и не вернулся.

– Это означает, что охота за мной продолжается, – с горечью констатировал Альдо. – И если меня арестуют, я могу не только предстать перед английским судом, но и… заслужить виселицу, если с лордом что-то случится.

– А мы что, будем ждать и вертеть пальцами? – возмутилась План-Крепен.

– Вы будете за меня молиться, милая Мари-Анжелин, – ласково ответил Альдо и погладил ее по щеке. – Разве молитвы – не главное ваше занятие? Мне так горько, что я нарушаю покой и ваш, и этого любимого дома. Мне бы так не хотелось для вас никаких неприятностей!

– Не вижу, какие могут быть у нас неприятности, – улыбнулась тетя Амели. – Вряд ли этот Митчел настолько рьян, что убедит короля Георга объявить войну Франции.

– А собственно, почему бы нам не возобновить Столетнюю войну? – громогласно вопросил Адальбер, появившийся на пороге столовой с пачкой свежих газет под мышкой. – Лично я «за»! А ты? Но сначала скажи, как ты себя чувствуешь?

– Лучше не бывает. Изводит лишь возмущение и бездействие.

– Значит, пора лечиться.

– Что ты имеешь в виду?

– Вступаем на тропу войны. У меня есть две-три идейки, их надо проработать.

– Не надо нам никаких войн. Тем более сейчас. И вас, мальчики, я прошу быть предельно осмотрительными. Не забывайте, что дружба комиссара Ланглуа очень много для меня значит, – строго предупредила маркиза.

– Мы и не собираемся вытворять что-то необыкновенное.

– Вы нет, но взгляните на План-Крепен! Стоило вспомнить о Столетней войне, как ноздри у нее затрепетали. Еще немного, и у нас появится новая Жанна д’Арк…

Вернисаж Королевской академии художеств в Лондоне был важным событием светской жизни. Открывали его сама королева Мария и наследная принцесса Елизавета. Боже мой! Сколько толпилось там народа – истинные любители искусства, критики, модники, снобы… И было чем полюбоваться, не зал, а цветущий сад: дуновение весны разбудило женскую фантазию, и какие только шляпы и шляпки не радовали глаз. Взор не знал, на чем остановиться – на бархатных настурциях или шелковых пышных розах, на хризантемах или анютиных глазках, цикламенах, мимозе или нежно-розовом яблоневом цвете. Отсутствовали разве что гладиолусы и штокрозы, не уместившиеся на фетровых полях. Однако пожилые достойные вдовы остались верны страусовым перьям, прильнувшим к черным шляпам, похожим на мужские цилиндры.

Возле картин, удостоенных чести быть выставленными, прогуливались их творцы. Художники непринужденно беседовали со знакомыми, чутко ловя замечания проходящей мимо публики. Не было сомнений, что больше всего восхищений вызывал портрет художницы Мэри Уинфельд. Он был и в самом деле удивительным.

Высокая женщина с пышными светлыми волосами в строгом вечернем платье из черного бархата, который подчеркивал белизну ее кожи, серьезно – а возможно, немного грустно – смотрела на зрителей, чаруя обаянием. Глаза у нее были голубыми, в руках она держала веер из белых, отливающих голубизной перьев, в светлых волосах мелькало серебро седины. Она была не только красива, но и знаменита. Эта леди – Нэнси Астор, первая женщина в истории, выбранная в палату общин. Ее родственница, несносная леди Ава, считала сей факт смехотворным и еще больше возненавидела за это Нэнси.

Но истинной причиной ее ненависти была вовсе не политика, а бриллиант, который сверкал и переливался в прическе достойной дамы. Камень был единственным украшением строгого наряда, без него он был бы откровенно аскетичен. Назывался этот камень «Санси».

Так что же удивительного, что именно этот портрет оказался в центре внимания гостей вернисажа? Что на нем сосредоточились взгляды? Что он стал главной темой разговоров и обсуждений? Могло ли быть иначе, если стечение обстоятельств сделало этот бриллиант сенсацией дня? Так как же было не обсуждать его?

– Говорят, муж подарил ей этот бриллиант после рождения сына-первенца, – говорила одна дама другой, обмахиваясь программкой.

– Вот это, я понимаю, подарок! А я заслужила лишь маленькую жемчужинку, когда Вальтер появился на свет. По мнению мужа, большего я не заслужила, потому что родила мальчика, как две капли воды похожего на моего отца!

– Каждый живет по своим средствам, – утешила ее подруга.

Автор портрета, подписывая программку пятнадцатилетней поклоннице живописи, не могла удержаться от смеха. Те несколько лет, что принесли Мэри Уинфельд славу лучшей портретистки Англии, нисколько ее не изменили. Все та же копна вьющихся белокурых волос, миловидное круглое личико, карие глаза, смешливость и непосредственность – такой она была, когда училась в школе Слейда, такой осталась и теперь. И все поздравления и комплименты принимала с присущей ей естественностью и простотой. С милой улыбкой она присела в реверансе перед ее королевским величеством несколько минут тому назад и слегка порозовела от удовольствия, когда монаршая особа высказала пожелание иметь двойной портрет дочерей, Елизаветы и Маргариты, ее кисти. Мэри ответила, что и кисть, и художница в полном распоряжении ее величества и будут в Букингемском дворце в тот день и час, который им назначат.

Лиза с нескрываемым удовольствием присутствовала при триумфе подруги.

– Просьбы о портретах сыплются со всех сторон, – улыбнулась она. – И что ты будешь делать?

– То же, что и раньше: писать, – отозвалась Мэри. – Но, разумеется, первой моей работой будет заказ королевы. Я воспользуюсь им, чтобы отсеять часть клиентов.

– Отсеять?

– Ну да. Думаю, для тебя не секрет, Лиза, что некоторые просьбы продиктованы нездоровым любопытством к моей жизни, а не желанием получить картину.