Кэрри Лонсдейл - Все, что мы оставили позади

Она умерла сразу после родов от разрыва аневризмы, а я смотрел на своего новорожденного сына, только что вымытого и спеленатого, кричавшего у меня на руках. Мы оба плакали.

Я вернул фотографию на письменный стол и подумал о Карле. Ее горе из-за потери любимых – как она их потеряла, я еще не знал, – было ощутимым. Я его почувствовал.

Воздух в моей комнате стал жарким и душным. Я включил вентилятор под потолком, взял мобильный с прикроватного столика и открыл дверь на террасу, прилегавшую к моей спальне. Доски заскрипели, когда я прошел по грубому дереву. Прислонившись к перилам, я смахнул с экрана сообщение от Имельды – «Пожалуйста, зайди ко мне после закрытия в понедельник» – и набрал номер Наталии.

– Привет, – пробормотала она. Приглушенная мягкость ее голоса нахлынула на меня, облегчая пустоту. Ее голос успокаивал и утешал.

– Я разбудил тебя?

– Все в порядке. – Она зевнула. – Я заснула на диване.

Зашуршала ткань, звякнул замок, распахнулась дверь. Заскрипело дерево, и Наталия вздохнула. Я представил, как она садится в кресло в патио и смотрит на тот же океан, который раскинулся передо мной, но в тысячах миль от меня.

Я оперся локтями о перила.

– Долгий день? – У нас была полночь, на Гавайях – семь утра.

Наталия утвердительно хмыкнула.

– Я ходила на байдарке с Кэти и ее учениками, – сказала она. Кэти, ее подруга, управляла летним лагерем для байдарочников и сёрфингистов в Ханалеи. – Мы все время боролись с ветром. Хотя закат был невероятным. Как будто шарик апельсинового мороженого таял в воде.

Уголок моего рта приподнялся:

– Теперь мне остро захотелось мороженого.

Наталия негромко рассмеялась:

– Мне тоже. Какой вкус?

– С шоколадной крошкой.

Наталия застонала:

– Это так скучно.

– А ты что предлагаешь?

– Пои [15] Пои – гавайское кушанье из корня таро. .

– Пои?

Она снова хмыкнула.

– Как в корне таро?

– Да. – Наталия рассмеялась.

Я скорчил гримасу:

– Звучит отвратительно.

– Ради такого можно и умереть. Ты обязательно должен попробовать.

Я возмущенно фыркнул. «Когда?» – подумал я. Здесь такое мороженое не делают, а я никуда не поеду. Последние полгода я отказывался покидать Оахаку.

Под лунным светом волны лизали берег, словно собачий язык – воду в миске. Лениво и ритмично.

– Я не хотела намекать…

– Нат, не надо. – Я сжал переносицу. – Не извиняйся.

Она терпеть не могла напоминать мне о моем состоянии. Несколько мгновений мы оба молчали. Мы слышали ритм нашего дыханья, и мне отчаянно хотелось, чтобы она была рядом.

Наталия вздохнула:

– Ты позвонил не для того, чтобы болтать о мороженом, о чем ты хотел поговорить?

Мне так много нужно было сказать ей и попросить о еще большем, но слова испарились, как вода с горячего тротуара.

– Ничего особенного, – ответил я, – мне просто захотелось услышать твой голос.

Ее горловой смех коснулся моего уха:

– Я зануда, знаю.

– Мне пора тебя отпустить. Во сколько у тебя рейс?

– Слишком рано, – простонала Наталия. – И у меня всю вторую половину дня встречи в Лос-Анджелесе. Увидимся через несколько дней?

– Да, мы этого очень ждем.

Насколько я понимал ситуацию, Наталия была единственным средством выполнить обещание, которое я дал Ракели, когда в последний раз целовал ее безжизненное тело.

«Я обещаю, что дети будут в безопасности».

В два часа сорок пять минут я нашел Имельду именно там, где рассчитывал: она работала за своим ноутбуком в «Ла-Пальма». Из ресторана на веранде гостиницы «Каса-дель-Соль» открывался лучший вид, чем из всех номеров отеля. Тихий океан расстилался до самого горизонта, и бриз, налетавший с воды и шевеливший листья окружающих пальм, всегда был приятным. В такие дни, как сегодня, когда в воздухе пахло древесным дымом, а от жары начинали потрескивать брови, моя рубашка к полудню обычно промокала от пота. На свободной рубахе небесно-голубого цвета, в которую я переоделся всего лишь час назад, уже появилось пятно пота на спине, в том месте, где я прижимался к кожаному сиденью автомобиля.

Имельда каждый день обедала в «Ла-Пальма». В одно и то же время и за одним и тем же столиком. Она часами сидела за едой, встречалась со служащими и работала с таблицами. Я доверял Имельде не больше, чем Томасу, то есть мое доверие приближалось к нулевой отметке. Никакого доверия. Но в одном я мог на нее положиться, это было ее расписание. Ему Имельда никогда не изменяла.

Я прошел через лабиринт столиков и встал напротив нее, спиной к океану. Она быстро печатала на ноутбуке, в ухе Bluetooth, брови сведены. Имельда была в белой шелковой блузке и одной из своих суперпрямых облегающих серых юбок. Каждый день она надевала однотипный наряд, как и в тот день в больнице, когда она назвалась моей сестрой.

«Черт побери».

Вот так, я снова разозлился на нее.

Мои глаза были прикрыты линзами темных очков, и я посчитал про себя до десяти, глядя, как сёрфер исчезает на спуске с волны, потом постучал костяшками пальцев по столу, чтобы привлечь внимание Имельды. С этим пора покончить.

Она подняла глаза с выражением удивления и нетерпения. Потом ее глаза расширились.

– Карлос! Что ты здесь делаешь?

Имельда встала, схватив со стола шариковую ручку. Она перекатывала ее между пальцами и улыбалась.

– Я получил от тебя сообщение. Что такого важного ты не можешь сказать мне по телефону?

– Sí, sí , конечно. – Она указала на кресло рядом со мной. – Садись, пожалуйста.

Я демонстративно посмотрел на часы, потом сел, расставив колени и положив локти на ручки кресла. Ноги дернулись.

Имельда вернулась на свое место, щелкнула ручкой.

– Как мальчики?

Мои глаза сузились, когда я посмотрел на эту ручку. Имельда держала в руке похожую ручку, раздражающе щелкая ею, когда объявила, что она не моя сестра, а я не Карлос. Между ее рыданиями и нервным щелканьем я мучительно долго вытаскивал из нее всю историю. Возможно, мне только показалось, или время действительно замедлилось, я не мог понять. Вся та неделя помнилась смутно.

Оглядываясь назад, я думаю, что всегда подозревал, что она что-то от меня скрывает. Редкие сны об Эйми и мое навязчивое желание написать ее лицо. Одно это могло бы стать достаточной причиной для того, чтобы понять, что что-то не так. Я долго ни о чем не спрашивал, потому что восстанавливался после травм, влюбился в Ракель, заботился о сыновьях, жил обычной жизнью. Но это были лишь оправдания. На самом деле я боялся. И из-за этого испытывал еще большее отвращение к самому себе.

Я провел ладонью по влажному затылку.

– Мальчики отлично. Они гостят у семьи Силва.